Итоги зимнего феста

[festoriginal]

С почином нас всех, потому что фест удался!
Девять дней, одиннадцать авторов, четырнадцать историй.
Громадное спасибо всем, кто откликнулся и не поленился\не побоялся принять участие!
Надеемся, мы еще не раз увидимся с вами, а так же с новыми бесстрашными и неленивыми авторами

НАШИ ИСКРЕННИЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ!

Следите за событиями на сообществе Original fest)

@темы: Организационное, WinterStoryfest

---

От чистого сердца

[Yascheritsa]

Заявка №25
Название: От чистого сердца
Автор:  Yascheritsa
Категория: джен
Жанр: фэнтези
Рейтинг: G
Размер: 5388 слов

- Ещё чашку кофе и кусок этого волшебного фруктового пирога.
Антон улыбнулся милой официантке и развёл руками, капитулируя перед опасным сочетанием бесхозного времени и вкусной еды. Чёртов знахарь опаздывал уже на сорок пять минут. Надо сказать, обычно Антон никогда не ждал дольше получаса. Но сейчас ему было так хорошо, что даже привычное в таких случаях раздражение, кажется, не собиралось о себе заявлять.
Ему вообще было до странного хорошо здесь. Стало сразу, как он вчера вечером вышел из поезда на перрон и окинул взглядом небольшое аккуратное здание вокзала, похожее на пряничный домик. Появилось такое чувство, словно он с холода вдруг опустился в тёплую ванну, даже мурашки по телу побежали.
Город оказался неожиданно симпатичным. Чистым и ухоженным, с узкими крутыми улочками и оживлёнными площадями, булыжными мостовыми и заснеженными скверами, собственной башней с часами и маленьким замком на живописном холме. Он переливался праздничными огнями и пах праздничной сдобой. В нём практически не наблюдалось новостроек, а старинные и старые дома были так любовно отреставрированы, что моментами Антон ощущал себя путешественником в прошлое, и даже не просто в прошлое – в собственное ностальгичное, беззаботное детство.
В итоге, изменив первоначальному плану сразу отправиться в гостиницу, поужинать, посмотреть телевизор и лечь спать, он бродил по городу под неспешным пушистым снегопадом до глубокой ночи. По контрасту с тем сумбуром, что царил у него в душе в последнее время, здешний мягкий, обволакивающий уют создавал ощущение, что с плеч сняли пудовую тяжесть. Только ради одного этого стоило приехать, и Антон даже засомневался было, стоит ли идти на запланированную встречу с утра, опасаясь, как бы она не испортила впечатление от поездки, превратив сказочность в дешёвую фальшивку. Но от простой прогулки его основная проблема всё равно никуда не девалась, поэтому сомнения и скепсис не в первый раз пришлось задвинуть куда подальше.
Впервые про это место Антон услышал пару лет назад. Тогда какие-то очевидцы якобы лицезрели силуэт огромного дракона над местным лесом. По сети активно ходил один из тех невнятных роликов, на которых сложно отличить сверхъестественное от криворукости оператора, но это не мешает им повергать всех в восхищённый экстаз. Ролик перекочевал в официальные новости, в город хлынули любопытные с журналистами, и сплетни принялись активно множиться. Кто-то видел оборотней, с кем-то заговорило дерево, в лесу все, как один, начинали блудить и не могли продвинуться вглубь дальше одного километра. Кроме того, здесь оказалась чудесная вода, чудесный воздух, экологически чистые чудесные продукты, и лучшие, самые чудесные целители… Потихоньку шумиха, естественно, поутихла, но городок прочно прописался в туристических маршрутах почитателей Несси и Снежного человека, страждущих и паломников разного калибра.
Антон следил за этим всем вскользь, и до недавнего времени ему бы и в страшном сне не приснилась серьёзная попытка присоединиться к ждущим чуда от этого места. Если бы именно страшные сны не сыграли с ним злую шутку.
- Вы извините.
Антон вскинул на официантку удивлённый взгляд. Она поставила перед ним заказанный кофе с пирогом, и теперь нерешительно топталась на месте, теребя в руках подол кружевного фартука.
- За что? - с едой на вид всё, вроде, было нормально.
- Обычно Сеня не опаздывает.
- Кто? - не понял Антон.
- Ну, вы же нашего Семёна ждёте?
Антон вдруг осознал, что понятия не имеет, как зовут того, кого он ждёт. А ведь там, на бумажке, которую дала ему Валька, возле номера было написано имя. Но, набирая этот номер, Антон всё ещё не мог поверить, что изменит своим принципам, умерит скепсис и пойдёт на встречу, поэтому не особо вчитывался. Он просто вежливо поздоровался и собирался уже изложить суть проблемы, но звучный мужской голос, перекрывая шум на заднем плане, попросил:
- Подождите секунду, - трубку явно не очень качественно прикрыли ладонью и крикнули кому-то там, в неизвестных Антону далях: - Ну, поставь же на паузу, имей совесть! Что ты мне перескажешь? Как Баки месит Роджерса? И пересматривать я потом не хочу, иди на хрен!
Дальнейший разговор особого значения не имел, потому что решение уже было принято. Первый мститель с «месивом» и «хреном», вместо ожидаемого пафоса и какой-нибудь штампованной трактовки вселенских тайн, для Антона означал, как минимум, адекватность и отсутствие желания пустить пыль в глаза. А так как ситуация у него по всему выходила тупиковая, нужно было выбирать наименьшее из зол.
Антон достал мятую бумажку из кармана джинсов и кивнул.
- Да, вы правы, его я и жду.
- Сеня только что звонил и просил передать, что уже бежит.
- А как вы поняли, что встреча назначена со мной?
- Так у нас по утрам народу мало, не сложно догадаться.
Она пожала плечами, смущённо улыбнулась и ушла.
Действительно, из посетителей в кафе был только Антон да ещё древний старец, читающий газету в противоположном конце небольшого зала, за, казалось бы, давно остывшей чашкой кофе. Не переворачивай он изредка страницы, можно было бы серьёзно заподозрить, что он заснул в неестественной позе.
Через десять минут ожидания Антон успел уже было допустить скептическую мысль, что бегает Семён не слишком быстро. Но тут звякнули колокольчики над дверью, и он забыл про недоеденный пирог.
- Привет, Надюха! - провозгласил знакомый мощный голос. - Я совсем опоздун, или ещё не всё потеряно?
Официантку сграбастали в медвежьи объятия и чмокнули в макушку. Та заалела, нехотя высвободилась и кивнула в Антонову сторону.
Если бы Антон был двадцатилетней девицей, он бы тоже, наверняка, заалел. Но девицей он не был, поэтому просто рефлекторно втянул несуществующее пузо и распрямил спину, чтобы не слишком уж проигрышно выглядеть на чужом фоне. А было это нелегко, потому что Сеня этот оказался высоченным широкоплечим детиной модельной наружности. Кроме стильных шмоток, у него имелись чуть подкрученные вверх усы и по новомодному окладистая борода, к таким обычно прилагались ещё тоннели в ушах и татухи по всему телу, но в данном конкретном случае под одеждой было не разобрать.
- Привет, - новоприбывший плюхнулся на диван напротив Антона, обдав волной прохлады и морозной свежести, и протянул над столом руку. - Прости, у меня тут по дороге… можно сказать ЧП приключилось, - он открыто улыбнулся, а потом, словно опомнившись, уточнил: - Не против, что на «ты»? Ровесники, вроде. Но я могу уважительно, если…
- Давай без официоза, - отмахнулся Антон, отпустив крепкую ладонь. - И передо мной уже извинились.
- Отлично, - кивнул Семён, и тут же, без перехода, гаркнул, наклонившись к проходу между столиками: - Надь, принеси мне тоже кофе!
Он выпутался из дублёнки и стянул шапку-чулок, под которой не оказалось модных тоннелей, зато нашлись модные бритые виски.
- Слушай, а мы ничего не перепутали? - Антона вдруг осенило. - Может, ты не ко мне?
- Ты же Антон? - Семён удивлённо приподнял брови. - Не будь жертвой стереотипов, я не обязан быть странным, я вполне имею право быть просто симпатичным.
- Ладно, - Антон усмехнулся. - Убедил.
- Тогда давай, теперь ты убеждай меня. Расскажи, что тебя достаёт, я приготовлю для тебя, скорее всего, не очень вкусную, но очень полезную шнягу. И ты поедешь домой счастливый и благодарный.
Антон вздохнул, помолчал, посмотрел в окно, глянул на старика, у которого как раз случилась очередная секундная вспышка активности. С благодарностью за возможность отсрочки проследил за официанткой Надей, которая вместе с кофе принесла явно небезразличному ей Сене каких-то аппетитно пахнущих мясных пирожков… Что-то внутри страстно желало найти повод не рассказывать незнакомому человеку о личных проблемах. Но отступать было поздно, да и глупо. Тут уж, как говорится, или крестик сними, или трусы надень.
- Я… с недавних пор во сне пытаюсь избить свою невесту.
- То есть, тебе снится, что ты её бьёшь? - уточнил Семён, успевший за мгновенья Антоновых колебаний очень быстро и лаконично изничтожить первый пирожок.
- Нет, я вообще не помню, что именно мне снится. Но оно заставляет меня вполне реально размахивать кулаками, - Антон поморщился и откинулся на спинку дивана.
- Ого… - Семён присвистнул, и Антону показалось, что он сейчас отпустит какую-нибудь колкость. Но он только покачал головой и констатировал: - Неприятно. Но это бывает, у многих во сне наблюдается двигательная активность.
- Это не просто активность, - Антон мрачно усмехнулся. - Я называю её имя, обкладываю матом и, по всей видимости, совершенно адресно пытаюсь нанести тяжкие телесные.
На пару мгновений, отозвавшихся в Антоновой груди острыми уколами стыда, Семён закаменел лицом. Но потом улыбнулся так тепло и ободряюще, что захотелось помимо воли выдохнуть. Продолжить оказалось проще, чем начать:
- После пары таких страстных ночей, спим, естественно, раздельно. Но даже дураку понятно, что так не может долго продолжаться. У меня был выбор между психологом и бабками, которых настойчиво рекомендовали будущие тёща и жена. И тех, и других нахожу бессмысленной тратой времени и денег.
- Я горд, что ты не считаешь меня бабкой, - засмеялся Семён. Так искренне и басовито-заливисто, что Антон тоже невольно улыбнулся.
- Просто… - он провёл ладонью по волосам. - Ты очень помог сотруднику моей подруги, там какие-то интимные проблемы были, я не вникал. Но мы с ним пару раз зависали в одной компании, и я точно знаю, что он не похож на доверчивого дурачка. Вот я и решил попробовать.
- Понимаю, что любой уважающий себя шарлатан на моём месте сказал бы то же самое, но всё-таки не побоюсь быть банальным: ты совершенно правильно решил. Твоя проблема не такая уж сложная, если знать, как правильно к ней подойти. Только я должен задать пару вопросов, чтобы убедиться в диагнозе.
Это всё было сказано с такой восхитительно спокойной уверенностью, что на Антона вдруг снизошла какая-то особая расслабленность, сверх той, которой уже поделился с ним город. Появилось волшебное ощущение, что не хватает, действительно, самой малости, чтобы проблемы остались позади.
- Валяй, - разрешил он, и даже отправил в рот кусок пирога, вспомнив о его наличии.
- Во-первых, как ты себя чувствуешь в последнее время? В целом, и физически, и душевно, - Семён поставил локти на стол, положил подбородок на сплетенные пальцы и устремил на Антона очень внимательный взгляд ясных оливковых глаз.
- Да как-то что-то не очень, - Антон задумчиво потёр висок. - Голова часто болит, не сильно, а нудно так, не расслабишься, и мысли в кучку никак сгрести не получается. И ещё у меня всё время чувство… не знаю важно это или нет…
- Важно. Очень важно, всё, - уверенно кивнул Семён. - Можешь даже про ерунду рассказывать.
- В общем, мне постоянно кажется, что я что-то забыл. То ли взять, то ли сделать, то ли подумать… Просто – забыл, и всё. Тревожное такое, выматывающее чувство. Наверно, у всех бывает, и у меня раньше бывало. Только обычно это пара минут, а сейчас вообще почти не проходит. Хотя, вполне возможно, это всё от недосыпа. Я же через каждые полчаса вскидываюсь, как ужаленный, проверяю, не припечатал ли Лилю, озираюсь, пока не доходит, что я выселен в соседнюю комнату на диван. А потом долго не могу вырубиться снова, потому что пытаюсь вспомнить, что же я забыл… - Антон зажмурился и покачал головой. Он впервые проговаривал всё это вслух, и звучало, надо сказать, совершенно по-идиотски. - Чёрт! Надо, наверное, всё-таки было идти к психологу. Посидел бы на каких-нибудь транквилизаторах пару недель, всё бы и прошло.
- Поверь, не нужно тебе к психологу. С тобой всё нормально. Ну, почти, - у Семёна был такой вид, словно он очень доволен услышанным, или, скорее, что оно полностью подтверждает какие-то его догадки.
- Думаешь, это не классический предсвадебный мандраж? Сомнения, страх, неуверенность?
- А они есть? Сомнения?
Антон пару минут сидел молча, внимательно прислушиваясь к себе. И только потом уверенно покачал головой:
- Нет. Абсолютно. Если честно, не помню, хотел ли когда-нибудь ещё чего-то так сильно, как этой свадьбы.
- А долго вы с невестой дозревали до такого важного шага?
- Да как сказать. Мы в одной фирме года два работали, только особого внимания друг на друга не обращали. Так, пару раз после корпоративов домой подвозил. А потом как-то раз случайно на выходных встретились, поужинали вместе, и пошло-поехало. Нескольких месяцев хватило, чтобы окончательно всё понять.
- А конкретнее?
- Трёх, - признался Антон, почему-то чувствуя смущение. – Ну, а чего тянуть-то, если всё ясно?
- Да ясно, конечно, - кивнул Семён. Своим каким-то мыслям кивнул, не словам Антона, и согласился не с ними. - А руки когда распускать начал?
- Дай подумать, - Антон снова замолчал, прокручивая в голове хронологию событий. Благостное влияние города и сегодняшний спокойный сон позволяли голове варить, как раньше – чётко и послушно. - Да вот, собственно, как предложение сделал, так и началось. Больше месяца уже. Скоро свадьба, а у меня мозги набекрень, всё хуже и хуже. Хорошо хоть Лилька спокойная, терпит.
- Я тебе ещё последний вопрос задам, и отпущу до вечера, - задумчиво пробормотал Семён, никак не прокомментировав предыдущие откровения. - Невеста маме твоей нравится?
Несколько секунд Антон просто недоверчиво смотрел на поглаживающего русую бороду Семёна. А потом его накрыло, даже в жар бросило. Илом всколыхнулось кислотное разочарование, ощущение собственной непроходимой легковерности. Только сейчас запоздало метнулась мысль, что несколько вычурных колец, широкие серебряные браслеты и вольность в общении, с самого начала должны были намекнуть на эзотерические наклонности носителя, вместо этого произведя впечатление сногсшибательной стильности и искреннего дружелюбия. Озарение было настолько неприятным, остро полоснувшим по нервам, что Антон еле сдержался, чтобы не садануть кулаком по столу.
- Только вот не надо, - сквозь зубы процедил он. - Не надо рассказывать мне, что я избиваю любимого человека, потому что в глубине души до сих пор плотно завишу от мамочки, и её мнение заставляет меня подсознательно ненавидеть невесту. Я не стану платить за грёбаную чушь про личную историю, родовые травмы, чакры, карму…
- Тихо, чувак, не стартуй, - Сёмён выставил руки ладонями вперёд, не повышая тона и даже не меняя интонаций, звякнув одним из тех самых браслетов о край чашки. - Сам терпеть не могу всех этих примитивных психологических выкладок, и ничего подобного тебе втирать не собираюсь. Собственно, втирать я тебе не собираюсь вообще ничего, ни в мозги, ни в тушку, у меня профиль другой. Мне просто нужно выяснить, что для тебя варить. А плату я беру только после положительных результатов, и никак иначе.
Удушливая волна злости отступила, как по чьему-то приказу. Словно что-то щёлкнуло внутри, становясь на место. Антон глубоко вдохнул и выдохнул, с силой потёр ладонями лицо и тряхнул головой, прогоняя остатки напряжения.
- Прости, я не хотел грубить, - он терпеть не мог извиняться, но сейчас получилось само собой, легко и естественно. - Эта дурацкая беспричинная тревога совсем меня доконала.
- Она не беспричинная, - покачал головой Семён. - И недоверие твоё мне понятно. В большинстве случаев оно спасло бы тебе кучу денег, а может, и здоровье. Но я хороший, честно.
Он прижал руку к груди и лукаво улыбнулся. Можно было посмеяться вместе с ним, или опять засомневаться, но Антон снова просто поверил.
- Не нравится она маме. Не понимаю, почему. Лиля вежливая, хозяйственная, умная, и посмеяться с ней можно, и серьёзным поделиться. И мать сама ведь постоянно ныла, что к двадцати восьми у всех уже дети есть, а я всё тяну кота за хвост. Никогда не думал, что она будет классической свекровью, считающей, что сына никто не достоин, но очень похоже на то. Лучшей подруге моей она, кстати, тоже не нравится, как сговорились с матерью. Словно ревнуют, дуры. Бесит, но насильно любить не заставишь.
- Это та самая подруга, чей сотрудник у меня был? Она тебе телефон достала?
- Валька, да. Мы с детского сада дружим, как сестра уже.
- Как сестра, да, - снова как-то отстранённо повторил Семён, словно записывая информацию в воображаемый блокнот. А потом вдруг встрепенулся, заулыбался и развёл руками: - Ну, вот, собственно, и всё. Я узнал, что хотел. Спасибо за откровенность, теперь моя очередь постараться.
Он с энтузиазмом принялся за подстывшие пирожки и кофе. А Антон вдруг поймал себя на нежелании прерывать этот разговор. Не считая маленького инцидента под конец беседы, с Семёном было очень легко. На самом деле, и инцидента бы этого не было, если бы не предательское сочетание взвинченности и природного скепсиса. Потому что с первых минут Семён вызывал расположение и доверие, чувствовалась в нём та особая сила и надёжность, заставляющие желать его в друзья и союзники. Одно его присутствие рядом подбадривало, убеждая, что всё будет хорошо.
- Ты каждый раз только после разговора с клиентом готовишь… лекарство? Я почему-то думал, что должен быть набор на выбор, - кроме попытки продлить общение, Антону, действительно, было интересно.
- Я никогда не знаю, с чем ко мне приедут в следующий раз. Зачем варить то, что может никогда не пригодиться? Для каждой конкретной проблемы нужен индивидуальный состав.
- А что за ингредиенты? Травы какие-то? - просто нереально было себе представить Семёна, ползающего по горам, лесам и долам, собирая цветочки. Вообще до сих пор никак не верилось, что он занимается тем, чем занимается.
- И травы тоже, - с готовностью кивнул Семён и, словно отвечая на мысли Антона, добавил: - У нас шикарная травница, от мелких хворей сама кого хочешь вылечит.
- А остальное?
- А если ты будешь знать про остальное, ты не захочешь это пить, - Семён покивал, подкрепляя свои слова. - Так что лучше просто приходи сюда к полуночи за своим снадобьем. Давай, где-то без пятнадцати, чтоб мы спокойно уселись.
- Кафе разве так долго работает?
- Нет, конечно, но для меня его оставят открытым. Здесь нас никто не побеспокоит.
- Звучит подозрительно, - усмехнулся Антон. - Но почему-то мне не страшно.
- И правильно. Что мне с тебя взять-то? Можешь деньги в отеле оставить.
- Кстати, ты до сих пор не сказал, сколько я буду тебе должен в случае удачи.
- Ну, я бы вообще отказался от платы, - Семён безразлично пожал плечами. - Не ради денег ведь, на самом-то деле. Но этот вариант практически никому не нравится, все начинают искать подвох. Поэтому, чтобы тебе было спокойнее, заплатишь, сколько сочтёшь нужным.
Антон хотел было возмутиться, но его прервал приглушённый дабстеп, льющийся откуда-то из глубин дублёнки Семёна. Выловив оттуда мобилку, тот пару секунд слушал звонкий, то ли девичий, то ли детский голос, а потом сурово гаркнул, правда, больше назидательно, чем угрожающе:
- Не смей прикасаться к компу! Ты мне в прошлый раз там дел наворотил, еле восстановил потом. Скоро приду уже, подождёшь. Пожрать себе что-нибудь пока в холодильнике найди, чтоб не скучать. И вообще, сколько раз говорил тебе не лазить в окно, мелкая зараза?! - он сбросил звонок и спешно засобирался, сдавленно чертыхаясь себе под нос. Уже одевшись, виновато посмотрел на Антона и объяснил: - Слушай, мне пора, а то рискую найти вместо своего дома пепелище. Мы с тобой ночью побеседуем ещё. Уверен, после моего варева у тебя возникнет масса вопросов, на которые я с готовностью отвечу.
- Ты так говоришь, словно я сразу пойму, помогло или нет. Это ж до дома доехать надо, чтоб проверить. И с деньгами, опять же, как, в таком случае? Переводом?
- Давай всё вечером, а? Но кое-что ты таки поймёшь прямо здесь, это я гарантирую.
Он выбрался из-за стола, подсунул под пустое блюдце пару банкнот, и уже стремительно направлялся к выходу, когда Антон вдруг, неожиданно для самого себя, его окликнул.
Семён обернулся и вопросительно качнул головой.
- А ты… - Антон замялся, но потом всё-таки спросил: - Ты видел этого вашего знаменитого дракона?
- Если я скажу, что видел, ты же всё равно не поверишь, - Семён подмигнул. - Так что типа нет, не видел.
Он махнул рукой на прощанье и, звякнув колокольчиками, вышел в солнечно-снежный уличный разлив.
И тут старик вдруг опустил на стол свою газету, поднял на Антона мутноватые, словно со сна, глаза, и очень чётко, глубоким, хорошо поставленным голосом произнёс:
- Новый год принесёт счастье, любовь и радость, - он на секунду задумался, отведя взгляд, а потом добавил: - Да, так и есть, счастье. Проявилось точно, больше не меняется.
- Это вы мне? - поинтересовался слегка опешивший Антон.
Но старик уже, казалось, потерял к нему всякий интерес. Снова расправив свою газету, он уже тише, но всё ещё довольно внятно заявил:
- Синоптики – говно. На праздник будет снегопад.
И полностью ушёл в чтение.
Антон пожал плечами, подумал, что совсем не против принять это выступление за добрый знак, и решил заказать ещё чего-нибудь вкусного, а заодно спросить у Нади, куда здесь стоит сходить на экскурсию. В конце концов, впереди его ждал целый свободный день, и настроение было преотличным.

**

- Спасибо, Гаврилыч. Пошёл я главный ингредиент лелеять, - Семён потряс в воздухе только что полученной колбой с ярко-алыми семенами. - Что-то, вроде, ещё хотел у Кузьминичны взять, но не помню. Если что, вечером зайду.
Небольшую светлую кухоньку переполнял запах свежей выпечки. На старинном резном буфете уже красовалась румяная шарлотка, противень с маковыми рулетами и глубокая вазочка с печеньем, но этого, оказывается, было мало. Такой же сухонький, как занимающие почти всё пространство под потолком пучки разнообразных трав и цветов, Ефим Гаврилыч ловко справлялся с лепкой вареников, не забывая при этом активно поддерживать беседу.
- Ты, касатик, с мандрагорой чтоль перемудрил? Может, нанюхался, пока порошок готовил? - дедок закудахтал от смеха, довольный собственной шуткой. - Рано в твои-то годы с памятью не дружить, четвертак ещё толком не разменял.
- Ну, если только ты мне в прошлый раз обычную медицинскую подсунул, - не остался в долгу Семён. - То-то я думаю, у тебя третий рог прямо посреди лба пробивается, так может – галлюцинация?
- Да рог-то настоящий, - досадливо махнул рукой Ефим, рассыпав в воздухе мучную пыль. На подколку он внимания не обратил, ведь на самом деле все прекрасно знали, что в запасах жены он разбирается не хуже её самой, а хозяйство ведёт, может, даже и получше. Так что, когда Федоре в очередной раз припекало уйти или уехать на поиски новых семян, страждущие без сомнений обращались за помощью к Гаврилычу. - Говорила мне жонка, не жри олень-траву, дубина. А я ей: так она круче любой махорки забирает. Вот теперь, пожалуйста, мало того, что спим всю жизнь валетом, так скоро и не поцелуешь меня без риска для жизни.
- Валетом? - Семён еле сдерживался, чтобы не заржать. - А копыта как же? Не стрёмно?
- Так я спокойно сплю, не шевелюсь почти. Как саданул ей по носу как-то ещё в молодости, так больше и не брыкаюсь, запретил себе, берегу её.
Дед Ефим расплылся в нежной, белозубой, несмотря на почтенный возраст хозяина, улыбке, и уважение тут же сменило собой Семёново желание подтрунивать. Он бы тоже хотел вот так улыбаться после тучи лет супружества, если супружество с ним когда-либо случится.
- А я вот только что пообщался с твоим антиподом, в каком-то смысле, - вдруг решил поделиться он. - Лупит свою зазнобу по ночам, в забытье. А ещё говорит, всё время кажется, что что-то забыл. Конечно, забыл – о том, что на самом деле ему его невеста нафиг не сдалась.
- Приворот? - понимающе кивнул Гаврилыч.
- Ещё какой. Примитивный, конечно, но достаточно сильный, как клещ в сердце вцепился, до смерти бы хватило. Слабые-то быстро привыкают, они ведь, в принципе, часто в таком браке и вполне добровольно живут, просто потому, что «так у всех», и «так надо». А для сильных духом это пытка, конечно, адская. Подсознание-то протестует, и чем дальше, тем яростней. Ты б его видел: бледный, нервный, сам себя изнутри сожрал, - Семён вспомнил Антоновы глаза, в которых под слоем безысходности и растерянности плескалась пылкая, живая надежда. - Жалко мужика, вляпался по уши. Невеста со своей маманей его собирались к бабке тащить, наверняка, к той самой, что лапку-то уже приложила. Вылечила бы она его, страшно подумать…
- Фу, сплошное непотребство, - Гаврилыч поморщился, от чего стал ещё больше похож на симпатичное печёное яблоко. - Моя вот Федора троих мужиков перебрала, пока нас судьба не столкнула, и ничего, всё своими силами, по-честному. А я, между прочим, полгода добивался, чтоб она хотя бы посмотрела в мою сторону, и тоже ни разу даже в голову не пришло чем-то её дурманить. Я тебе вот, что скажу, не только про любовь, вообще: если оно не настоящее, без души, то оно и выеденного яйца не стоит. Плюнуть и растереть.
Он кивнул своим словам и по очереди грозно топнул ногами в лохматых тапках-собаках, специально подогнанных под широкие копыта.
- Полностью согласен! - подхватил Семён. - Приворот, по моему вескому мнению, как допинг в соревнованиях – не пойму, в чём смысл такой победы.
- Короче, повезло бедолаге этому с тобой, а то пропал бы ни за грош.
- Ему не только со мной повезло, - отпечатки чужого отношения читались в ауре Антона так ясно, словно каждый из его ближайшего окружения поставил подпись. - Есть ещё, как минимум, два человека, которые его по-настоящему любят, и, соответственно, стихийно не переносят его «пару». Причём, один из них испытывает вовсе не родственные чувства, хоть мой клиент и привык так считать. Ну, ничего, я в отвар правдоцвета побольше подсыплю, пусть протрёт ему слегка ветровое.
- Так может, ты у меня ещё что-то из ингредиентов попросить хотел? - участливо поинтересовался Ефим, забыв шутки про мандрагору. - Как начнёшь варить – а там не хватает?
- Да нет, трав мне в этот раз много не нужно Отвар же ведь по аналогии с самим приворотом варить придётся – сильный, но предельно простой. Так что я всё необходимое исхитрился по дороге домой собрать, не особо отклоняясь от маршрута.
Для начала пришлось зайти с чёрного хода к Наде и попросить у неё русалочью чешуйку в обмен на средство, не позволяющее коже пересыхать от долгого пребывания на воздухе. На самом деле, менялись они чисто условно. Семён снабжал всех семерых городских русалок этим средством совершенно бескорыстно, глубоко уважая их за желание вести активный образ жизни даже зимой, вместо того, чтобы залечь в спячку где-нибудь на речном дне. Волос у оракула Зифора при Антоне просить было тоже как-то не к месту. Поэтому пришлось заглянуть к его брату Глопу, заодно получив уверение в том, что день для приобретения новых друзей у Семёна сегодня самый что ни на есть удачный. Нужна была ещё капля мантикорьего яда, которой притворяющийся львом в псевдо зоопарке Скорпи поделился без проблем, и слеза домового, ради которой достаточно было рассказать смешливому Титу пару свежих анекдотов. И теперь карманы дублёнки весело постукивали бутылочками и колбами с ценным грузом.
- Ну, тогда давай, иди уже, а то нужное вырастить не успеешь, - дед вытер руки о свисающее через плечо полотенце, и принялся натягивать на кастрюлю марлю – пароварок он не признавал, и вареники готовил по старинке. - Я теперь буду переживать за судьбу этого мальчика, завтра отчитаешься, как всё прошло.
- Замётано. А! Ещё вот, что забыл! - Семён с чувством хлопнул себя по лбу. - Ты, как долепишь, позвони Тихону, спроси, как там его синяки и новый питомец. Твой друг-животнолюб сегодня привёз из очередного квеста какую-то странную тварь, смахивающую на здоровенного косматого минотавра. Я на встречу опоздал, потому что вынужден был поднимать заваленную на бок Тихоновскую фуру и спешно ловить вырвавшегося на волю красавца, имеющего сомнительный интеллект и неоспоримый избыток дурной силы.
Посмеиваясь в усы, Семён покинул гостеприимную кухню под гневные вопли, костерящие его «девичью память».
Дом Федоры и Ефима стоял на краю леса, аккурат за чертой, перед которой блудильное заклятье заворачивало приезжих в обратную сторону – начиная с, мягко говоря, экзотических «плантаций» Кузьминичны, в чаще было слишком много такого, что никакой маскировкой было не скрыть. До дома Семёна отсюда было минут двадцать ходу в лесные дебри. Но сегодня он преодолел этот путь в два раза быстрее, подгоняемый мыслью, что времени после разговора по мобильному и так прошло слишком много.
Вопреки опасениям, Килька послушно сидел на кухне, обложившись содержимым основательно выпотрошенного холодильника, и методично это содержимое поедал. Семён в который раз поразился, как он при своём патологическом обжорстве ухитряется оставаться таким тощим. Впрочем, скачки с дерева на дерево накоплению жирка особо не способствуют, это факт.
- Что у нас сегодня? - оживился Килька, едва завидев хозяина дома на пороге. Шустро соскочив с табуретки, принялся дёргать его за штанину, нетерпеливо глядя снизу вверх. - «Железный человек»?
- Он самый, - кивнул Семён, облегчённо выдыхая. - Только у меня дела. Поэтому я ночью уже посмотрел. Сейчас включу тебе и пойду на улицу, как досмотришь – приходи обсуждать. Ну, или ставь на паузу, если невтерпёж станет.
На самом деле, можно было не сомневаться, что Килька не поленится бегать к нему через каждые пять минут, восторженно пересказывая фильм по кусочку. Делать он этого не умел, но по непонятной причине страшно любил, оставалось только терпеть, умиляясь неподдельному восторгу на острой чёрной мордочке. Килька был младшеньким в огромном семействе древесных кирнов, живущих в кронах нескольких мощных дубов по соседству с домом Семёна. Кирны были дружелюбны, но к благам цивилизации практически равнодушны, делая исключение разве что для одежды. Килька со своей любовью к не сырой пище и фантастическим боевикам был среди сородичей белой вороной. Семён уважал стремление к прогрессу, поэтому спелись они быстро, несмотря на более чем двухсотлетнюю разницу в возрасте. Впрочем, по меркам Семёнового народа, он тоже считался ещё совсем зелёным.
- Хорошо, только ты мне потом прогонишь ещё раз самые крутые моменты, когда закончишь свои дела, - покладисто согласился Килька, подозрительно принюхиваясь к принесенному Семёном пакету. - А что это у тебя?
- Гаврилыч нам гостинцев дал. К нему вечером внуков приведут, так что у него кулинарная лихорадка. Завтра явятся ко мне в гости, так что зови своих, будем наряжать во дворе ёлку.
Килька взвизгнул от восторга и принялся шуршать пакетом, забравшись в него почти целиком, остались торчать только облачённые в зелёные бархатные бриджи задние лапы, да короткая закорючка хвоста.
Семён выполнил своё обещание, приготовив компьютер к началу просмотра. Предусмотрительно убрал со стола легко бьющиеся предметы, памятуя о том, как излишне эмоциональный, юркий Килька беспокойно носится по поверхностям во время киношных перипетий, то повисая на карнизе, то прыгая вокруг компа с воинственными воплями. И только после этого разделся и снова вышел на улицу.
Мороз приятно покалывал обнажённую кожу, бодрил и наполнял силой. Неплохо было бы сейчас взмыть в воздух, шалея от скорости, поймать холодный поток и парить над городом, пугая птиц. Но крылья только сейчас, через два года, начинали потихоньку оживать, обретая чувствительность. Стоило радоваться уже одному этому, никакой речи о полётах пока и быть не могло.
Семён спустился по деревянным ступеням с крыльца и остановился, с удовольствием приминая босыми ступнями свежий, выпавший ночью снег. Прищурился на солнце, а потом и вовсе прикрыл глаза, прислушиваясь к шелесту крон, пропуская через себя, впитывая всем телом волны глубинной, невероятной силы, которой было пропитано это чудесное место на многие километры вокруг.
Он ни разу не пожалел, что в критический момент нырнул именно в этот мир, именно в этот город. Народ здесь был разношёрстный, прибившийся разными способами, разными путями и по разным причинам. Но всех их объединяло одно: никто из местных не имел ни способностей, ни тяги, ни предрасположенности к чёрной магии. Случайно забредших тёмных спроваживали очень быстро, не желая получить дыры в городской ауре.
Наверное, поэтому, восстанавливаться после едва не ставшего смертельным боя здесь выходило так легко. Конечно, до идеала было далеко, вторая форма пока оставалась рыхловатой и несколько неповоротливой, но уже основательно отличалась в лучшую сторону от того мешка картошки, каким рухнула в этот лес два года назад. Зато истощение человеческой формы удалось ликвидировать за пару месяцев. Такой расклад Семёна вполне устраивал, ведь людей к нему обращалось немало, так что презентабельность малогабаритной личины была в приоритете.
Подумалось, что сейчас, пожалуй, во всём городе не осталось никого, кто не признал бы пользы того дурацкого видео, так внезапно прославившего здешние места. После короткого периода паники был совершён основательный скачёк в истории местных конспиративных методов, и теперь, стараниями нескольких светлых голов, в том числе и Семёновой, приезжие в упор не замечали нестандартных частей тела горожан, а тех, кто из таких частей состоял полностью, не видели вовсе. Таким образом, неудобства были сведены к минимуму, зато выгода оказалась налицо: отели, кафе и рестораны цвели и пахли. На скорую руку состряпали даже пару музеев, которые теперь не испытывали недостатка в посетителях, а изделия местных умельцев вообще разлетались, как горячие пирожки. Но главное было в том, что появилась отличная, удобная возможность помогать людям, что для каждого из здешних обитателей было несоизмеримо важнее любой выгоды.
Сняв со щиколоток и запястий ограничивающие браслеты, которые приходилось носить для страховки всё ещё дающего сбои контроля, Семён медленно и плавно преобразовался. Расправил плечи, смачно потянулся, и только потом опустился на все четыре. Он чувствовал себя одинаково комфортно в обеих формах, и, тем не менее, перетекая в одну, всегда радовался лёгкости и компактности, а увеличиваясь в размерах, испытывал ощущение, сродни освобождению от жмущей одежды. Взгляд случайно упал на небольшое зеркало, прикреплённое к парапету веранды – видимо, предыдущему хозяину нравилось бриться на свежем воздухе.
- Видел ли я дракона? - Семён острозубо улыбнулся собственному отражению. - Вопрос в тему, однозначно.
Он взял две колбы, оставленные на нижней ступеньке, и неспешно добрёл до входа в небольшую подземную берлогу, где хранил всякую очень ценную всячину и изредка оставался ночевать. Чуть расчистил снег, вырыл неглубокую ямку и опустил в неё красное семечко, присыпал землёй, а сверху капнул мантикорьего яда.
Набив трубку целебным сбором, который Кузьминична готовила специально для него, Семён раскурил её прицельной струйкой собственного пламени. За те пару минут, что он этим занимался, правдоцвет уже успел выпустить полупрозрачный стебелёк с нежным розоватым бутоном. Скрутиться вокруг него кольцом, охраняя и подбадривая, было сейчас самым естественным, искренним желанием. Семён удобно улёгся, дохнул на пока не распустившиеся лепестки дымным колечком, и доверительно шепнул:
- Давай, приятель, постараемся. С душой и от всего сердца. Иначе, чего мы с тобой стоим?

---

Голод

[хелта скелта]

Заявка №8

Название: Голод
Автор: деннисон
Категория: слэш
Жанр: хоррор
Рейтинг: R
Размер: около 5400 слов
Саммари: Что-то страшное в зимних лесах.
Предупреждения: смерть одного из персонажей




Снег продолжал валить — Жеке показалось даже, что снегопад усилился. Сквозь размазанную по лобовому стеклу кашу он разглядел приземистую постройку — дом, не дом, непонятно — по самые окна занесенную сугробами.

Вжикнув молнией куртки, Жека отстегнул ремень безопасности, нащупал в сумке фотоаппарат и покосился на Токаря.

Тот потер руки, преувеличенно бодро хлопнул себя по коленкам.

— Ну? Чо там, за бортом?

Жека расценил его слова как разрешение и распахнул дверцу. Снег сыпал еще сильнее, чем смотрелось из машины — сплошная сизо-белая пелена. Сизым было небо, именно оно окрашивало пространство в тревожные блеклые тона. Жека поднял ладонь, растопырил пальцы — на руку опускались никакие не снежинки, это больше напоминало мохнатые влажные ошметки шерсти. Или обрывки какой-то гигантской паутины.

Было тепло, воздух казался на удивление неподвижным — ни ветерка, ни малейшего порыва. Если бы к липкому шерстяному снегопаду добавился еще и ветер, находиться на улице стало бы невозможно. А так — ну, валит, сильно валит, ну, не проехать, да и черт бы с ним. Кому-кому, а ему на это точно было плевать.

Жека сморгнул повисший на ресницах снег. Осмотрелся.

Притащивший их сюда желтый бульдозер был единственным ярким пятном — он бодро рычал, ронял на снег капли солярки и выглядел неестественно живым на фоне жутковатого белого безмолвия.

Дом-не дом, который он заметил еще из машины, рядом — навес заправки. Плотно укутанные в пластик колонки выглядели, как фантастические грибы, припорошенные той же сизой дымкой. Вдалеке чернел лес. Даже представить было нельзя, что прямо под ногами, под слоем снега пролегала дорога, и не какая-нибудь — асфальтовая.

Пока они ехали, Жека от скуки вдоль и поперек изучил старый дорожный атлас. Когда замолк навигатор, выяснилось, что Токарь ни черта не понимает в хитросплетении разноцветных линий, в обозначениях и пометках, а вникать он бы и под страхом смерти не стал. Такой характер. Попытки Жеки как-то прояснить направление он поначалу хмуро игнорировал, а потом злобно приказал «завалить ебало». Так и ползли наугад под скрип радиопомех и под хриплые Токаревы матюги — слепо и бесцельно. Сколько они петляли? Час? Полтора? В снежной паутине ощущение времени полностью терялось. И закончилось тем, чем и должно было — в конце концов, старательный фольксваген Токаря накрепко завяз.

Жека припомнил, как запаниковал в тот момент, и невольно вздрогнул. Разъяренный Токарь мог сделать что угодно — вымещать злобу на том, кто находился рядом, было в порядке вещей. И когда Жека уже приготовился к паре-тройке фингалов, вдалеке заурчал мотор.

Жека дернул плечом, стряхивая мерзкий озноб, и снова посмотрел вокруг.

Чуть в стороне темнела длинная громада ангара, подъезд у ворот, видно недавно расчищенный, почти полностью замело. За ангаром угадывались еще какие-то постройки — сарай, изба, не разберешь.

Из кабины бульдозера появился парень, который их сюда притащил — ловко спрыгнул на снег, достал из кармана сигареты.

Токарь хлопнул дверцей, подошел.

— Чо за место, братиш? Мы последнее, что проехали — райцентр какой-то. Ивановка? Егоровка? Одна херня… Часа три крутились, не меньше, а потом — цоп — и пиздец. — Токарь, скривившись, сплюнул на снег. Жека поморщился. На белом снегу густой бурый харчок выглядел непристойно — почти как куча дерьма.

Отвернувшись, он стал смотреть на снежную даль, сливающуюся с небом — махровые нити вплетались в сизую муть, стирали горизонт, казалось, что там, вдалеке, лежит не поле, а неподвижная гладь океана. Или затянутая туманом пропасть. Кромка леса напоминала неприступные скалы. Жека непроизвольно нашарил камеру, спрятанную под плотным брезентом. Нет, сейчас для фотографий точно неподходящий момент.

— Ну, ни хера себе, — басил за спиной Токарь. — Вот попадалово. А ты тут типа живешь?.. — Жека представил себе, как он крутит своей бритой башкой, осматривая окрестности. Было неприятно думать, что его взгляд сейчас ползает по свежим сугробам, по призрачным бензоколонкам, по засыпанному снегом ангару. Почему-то казалось, что мутные зенки Токаря оставляют везде такой же липкий след, как недавний комок мокроты.

— Вы от Ивановки слишком вправо ушли, — отвечал ему парень из бульдозера. Его говор еще там, на дороге показался Жеке непривычным, как будто он нарочно выделял согласные — звонкую «р», колючую «к». — Там от перекрестка два проселка уходят. Так вы не тот выбрали, рано свернули.

— Понятненько, — протянул Токарь. — А выезд тут есть? Кроме той сраки, где мы застряли?

Жека снова сморщился — благо, его физиономии никто не видел. Привычные пассажи Токаря сейчас почему-то были особенно невыносимы. А он ведь совсем не понимал, что все это звучало на грани оскорбления — открытое неуважение к человеку, который их выручил, который жил и, возможно, вырос в этих местах.

Он интуитивно уловил чье-то присутствие — кроме них троих — и почти вздрогнул. Обернулся.

Из-за бульдозера вышла девушка в темно-зеленом пуховике и больших дутых сапогах. Лет ей на вид было не больше, чем Жеке. Он не заметил, с какой стороны она подошла — быстро, бесшумно. Волосы скрывал капюшон, лицо даже на фоне снежной белизны выглядело слишком бледным.

Парень из бульдозера кивнул одновременно на фольксваген и на Токаря:

— А я вот людей привез. Из Ивановки ехали, заблудились.

Девушка улыбнулась.

— Застряли?

— Ага, — сказал Токарь. — Засосало по самую жо… ну, по это. Самое.

Теперь Жека мог гримасничать только мысленно — лицо было на виду.

Девушка стянула перчатки, похлопала себя по карманам, сбивая снег.

— Так пойдемте в дом, согреетесь. Скоро стемнеет. Артем, чего ты, приглашай людей.

Парень из бульдозера — Артем — протянул руку, и на этот раз Жека по-настоящему вздрогнул: первому ладонь для пожатия он подал ему. Дружки Токаря с ним обычно вообще не здоровались, кивали — самое большое. Жеку это вполне устраивало, — быть для них пустым местом воспринималось за благо, — но он и сам не заметил, как отвык от простых человеческих жестов. Рукопожатие. Приветствие. Знакомство.

Он почти улыбнулся своей дурацкой реакции. Артем легко сжал его кисть сквозь перчатку, посмотрел прямо в лицо. Почему-то стало совсем неловко — Жека почувствовал, что краснеет, и внутренне похолодел. Токарь еще припомнит ему эту неловкость, ох, как припомнит. Мало не покажется.

— Же… Евгений, — выдавил он.

Артем вернул ему улыбку — ту, на которую сам Жека так и не решился. Подал руку Токарю.

— В общем, я — Артем. — Кивнул на девушку: — А это Аленка, сестра. Давайте, правда, в дом, а то застынем. Туда, рядом с заправкой.

Жека сунул руки в карманы, оглянулся на темнеющий лес. Сизая хмарь сменилась лиловым — до темноты, действительно, оставалось всего ничего.

* * *

— Зимой все закрыто, место такое, не сезон, — рассказывал Артем. — Все лето отдыхающие едут, там дальше — заповедник, а за ним — турбазы, дома отдыха. Километров сто примерно. Если по трассе объезжать, все триста выйдет, а тут удобно — срезал и на месте. И заправка по пути. Дальше уже ни одной нет — охранная зона, лес.

Жека прикинул — точно, так и было все в той карте, от которой отмахивался Токарь. Спешил, долбоеб.

— Вы туда, в туристическую зону? — спросила Алена. Под капюшоном у нее оказались длинные пепельные пряди, стянутые в хвост. Скулы в вечернем мареве выглядели еще более острыми, а кожа — почти прозрачной.

— Туда, — кивнул Токарь и принялся рассказывать, как он сам собирался срезать, и что был бы уже на месте, если бы не «сучий снег».

Жека исподтишка косился на Артема, и оттого, что этого делать было нельзя, хотелось рассмотреть его еще внимательнее. Прямой нос, светлая щетина, глаза цветом напоминали небо снаружи — густая серая хмарь. Вязаный свитер под горло. Сумерки скрадывали детали и делали эту игру еще более будоражащей — Жека чувствовал себя почти шпионом под угрозой разоблачения.

— Братишка один тут на новый год всю базу снял, «Лесная мара», слышали? Гудеж на неделю, — продолжал Токарь. — Завтра надо попасть.

Распизделся, не заткнешь, думал Жека.

— Ну, так чо — мы у тебя заночуем? Сегодня уже не рыпнешься. Не забесплатно, ясен пень, не обижу. — Токарь подчеркнуто обращался только к Артему, считая, что он, как хозяин, один принимает такие решения. — А завтра по холодку…

Они сидели в просторном помещении, которое в сезон наверняка было торговым залом: вдоль стен стояли стеллажи, сейчас — пустые, холодильная камера под чехлом, у окна — стойка, боксы для сигарет… За столом, на котором Алена расставила чашки, летом сидели отдыхающие. Те, кто ехал в туристическую зону.

— Ночуйте, без проблем. Сегодня не выберетесь, это точно.

— Во! — Токарь еще больше оживился, хлопнул Жеку по плечу. — Блин, повезло.

Чмо тупое, думал Жека, разглядывая его залоснившуюся в тепле рожу.

— А вы, это, тут так круглый год и живете? Ни хера себе. Дырень такая.

Артем пожал плечами.

— Заправку не бросишь. Аленка, правда, то тут, то там, у нее дом в Ивановке. Летом в турзоне еще подрабатывает, поваром.

— А-а. У вас тут, значит, все схвачено. Ну, молодцы, молодцы…

Жека не мог поручиться, но ему показалось, что Алену почти передернуло. От тона Токаря, от его жлобских ухваток, которые здесь, среди снежной пустоши, казались еще более гадкими, перекосило бы кого угодно.

— Ладно, — она встала. — Пойду с ужином что-нибудь придумаю.

Токарь ухмыльнулся.

Жека почувствовал на себе взгляд — цепкий, пристальный. Неловко вскинулся, словно взгляд был настоящим прикосновением, но не успел — Артем уже отвел глаза. Появилось ощущение, что он весь на виду и каждая его мысль легко читается, но это почему-то совсем не напрягало.

Артем встал, включил свет, опустил наружные ставни.

— Хрена се, вы устроились, — присвистнул Токарь. — И электричество есть?

— Генератор, — кивнул Артем.

— Да-а. А говорят, народ у нас хуево живет.

Жека чувствовал — еще одно слово, и его стошнит. Вне привычной обстановки отвращение к Токарю просто вышибало дух. Утырок сраный, подумал он, и стоило больших усилий не произнести это вслух.

* * *

Ужинали там же — в торговом зале.

— Кухня маленькая, — пояснил Артем. — Там, конечно, теплее, но пришлось бы друг на друге сидеть.

Жеку это полностью устраивало, а Токарю было все равно, где жрать.

Алена накрыла стол: компот, тушеная картошка, салаты, мясная нарезка. Прислушиваясь к хриплому смеху Токаря, Жека думал, что не сможет проглотить ни куска, но при виде еды понял, что вот-вот захлебнется слюной.

Артем выставил к ужину пиво, водку, даже бутылку вина, и Жеку это удивило — он не был похож на человека, который бросится квасить с незнакомцем из чистого поля. Тем более, с таким, как Токарь. Ему казалось, что, несмотря на подчеркнутое дружелюбие, Артем видит его насквозь и воспринимает соответственно. Поэтому такой поворот вызывал эмоции — не очень-то уместные.

Например, Жека ловил себя на нелепом ощущении, что его предали, хотя, это была собачья чушь. Кто предал? Тип, с которым он даже парой слов не перекинулся? Которого видит в первый и последний раз? Но эти доводы почему-то не действовали, в душе вскипала почти детская обида — да как он может? С этой гнидой срать рядом стремно, не то что пить.

Жека считал, что давно избавился от рефлексии подобного сорта, — время, проведенное с Токарем, отбивало склонность к пустой лирике — но теперь выяснялось, что нет. Куда там, не избавился, даже наоборот. Пара взглядов, рука, улыбка — и он уже раскис.

В голове зазвучал голос Токаря, словно мало его было снаружи: «Заигрался, сявка? Ну-ну, бывает».

Такие мысли находили нужное место — подходящую дыру где-то глубоко внутри — и расширяли ее до размеров воронки. В нее могло легко провалиться что угодно — снежная пустошь, заправка, лес. Рукопожатие, улыбка. Камера на дне сумки. Что угодно — все.

Артем налил вина в два стакана, один придвинул Жеке, второй подал Алене. Казалось, ее совсем не смущали внезапные возлияния за ужином, во всяком случае, виду она не подавала.

Жека подумал, что, может, она Артему никакая не сестра. Или сестра, но отношения между ними далеко не родственные. А что — живут себе на отшибе, извращенцы.

Стало совсем тоскливо.

Артем потягивал пиво, внимательно слушал Токаря, не забывал наполнять его рюмку, а тот словно не замечал, что за столом говорит он один. Впрочем, такие мелочи его никогда особо не волновали. Он как-то стремительно пьянел, может, сказывалась усталость, все-таки с утра за рулем, даже для дерьма вроде Токаря это слишком. А может намеренно отключил тормоза — ехал на отдых, так что мешает сразу и начать.

— Я в кои-то веки сам себе отпуск дал, — плел он, — с корешами договорились. Все ж друзья, все свои… Надо ехать. Ничо, думаю, за неделю без меня дома не наворотят, я, знаешь чо, авторынок у меня. Автосалона два, стошек десяток по городу. А щас без присмотра даже ларек оставить нельзя, все проебут, заразы. Ну ничо… ничо, вернусь, устрою… им. Ты, знаешь чо, если нужно будет чего, запчасти, там, какие, техосмотр, ремонт, сразу обращайся, нарисуем все в лучшем виде…

Артем невозмутимо налил ему до самых краев, потянулся бутылкой к бокалу Жеки, хотя тот едва ли сделал три глотка.

От трепа Токаря саднило виски.

— Это ты правильно — винца девчатам! — Выкатив глаза, он громко заржал.

Началось.

Жека спросил у Алены, где туалет. Нужно было уйти — куда угодно, лучше всего — спать, но ему не хотелось укладываться раньше Токаря. Если заявится потом в койку пьяный, покоя точно не видать. Может, получится как-нибудь исхитриться…

— Э-э, а каким выблевком был, — загоготал Токарь ему в спину. — Шваль сортирная, я его почти из-под параши выдернул, работал бы сейчас на зоне общественным насосом…

В туалете Жека долго стоял, прижавшись лбом к стене. Стыд притупился — Токарь на каждой пьянке устраивал одинаковый цирк, инстинкт самосохранения срабатывал четко. Хочешь уцелеть — молчи и ни о чем не думай. Просто пьяный дебил, мало ли их вокруг. Если каждого слушать… А этих двоих он больше никогда не увидит. Насрать. На все — совсем. И надо было возвращаться, целую ночь в сортире не проторчишь.

Видно, Токарь уже не соображал, где находится — попытался встать навстречу Жеке, зацепился ботинком за ножку табурета, грузно осел обратно. Водки в бутылке осталось меньше, чем треть — на самом дне.

Водка, прикинул Жека, с пивом. Неплохо.

— Слышь, доставай свою щелкалку, — не унимался он. — Сфоткаешь нас… с ребятами. Как тебя там, братан? — Попытался наклониться к Артему, промазал локтем мимо стола, снова чуть не навернулся.

На хрена он его так напоил? Стоп. Напоил? Ну да — напоил... Ебать, ловко.

Жека почувствовал, что его лихорадит. Артем смотрел на него, едва ли не впервые за весь вечер — прямо в лицо. Кровь бросилась в голову, жар за секунду достиг кончиков пальцев. Во рту пересохло.

Токарь вяло копошился за столом — то ли встать пытался, то ли, наоборот, лечь.

Алена поднялась. Взгляд ее был непроницаемым, но за ним читалась странная досада.

— Ладно, я спать. Артем, сам все покажешь. — Кивнув Жеке, она вышла.

Жека с трудом проглотил вставший в горле комок.

Через полминуты Токарь рухнул рожей на стол и надсадно захрапел.

* * *

Артем сжимал его руку, теперь уже по-настоящему — без перчаток, без неловких предлогов, без посторонних рядом — и Жека чувствовал примерно то самое, что в нелепых фильмах называют «забыть обо всем». Сказки про любовь все нелепые — это Жека усвоил уже давно, однако что-то такое с ним и происходило. Забыть обо всем. Слишком это напоминало «упасть и задергаться» — или «выпустить слюни», или «проебать мозг» — в общем, поехать крышей.

Забыть обо всем.

Артем молча тянул его по холодному коридору, сердце заполнило все пространство под ребрами — и голову тоже, и оставалось только удивляться, как он не переломал ноги в полной темноте.

Артемов свитер едва заметно пах соляркой и дымом, там, где ворот касался горла, запах переходил во что-то тонкое, почти неуловимое: можжевельник, мята, чабрец. Рябина. Лес. Незнакомые, давно забытые ноты.

Щетина колола шею, подбородок. Жека наощупь протянул руку, коснулся лица Артема — обвел контур, сжал ладонями скулы.

Щелкнул замок, Жека откинулся спиной на дверь. Комната? Комната. Темная, хоть глаз коли — занесенные снегом окна не пропускали ни малейшего отсвета снаружи. Ни луны, ни снежных бликов, сплошная непроглядная чернота.

Дверь окончательно отсекла храп Токаря — и все остальное.

Они поцеловались по-настоящему, глубоко и медленно, но за неспешностью угадывался голод — и у него не было ни края, ни дна. Слишком сильный, чтобы казаться безобидным.

Артем дернул из петель ремень, не расстегивая стянул с Жеки джинсы, тот в секунду вывернулся из толстовки, нашарил застежки на Артемовых штанах — пуговица, молния, резинка трусов. Член лег в руку — тыльной стороной ладони Жека почувствовал, как вздрагивает кожа у Артема на животе. Он обнял Жеку за талию, притянул ближе, тот безотчетно прижался — тесно до одури, колко от мурашек, горячо. Собственный член, прижатый к чужому бедру, почти саднило от прихлынувшей крови.

— Больно, — выдохнул Жека.

Очень больно — от напряжения, от жестких волосков, царапавших головку, от возбуждения. От голода. Пришлось зубами вцепиться в Артемов свитер, вжаться в него лицом — иначе он бы закричал.

— Сейчас, — пробормотал Артем и обхватил его за плечи. — Подожди, сейчас.

Жека со стоном потерся о горячую кожу, потом еще раз, во рту стало солоно, он застонал и кончил — слишком болезненно и быстро, чтобы это доставило удовольствие. Артем погладил его по затылку, по взмокшей спине, прикусил кожу в основании шеи, сжал Жекины пальцы поверх собственного члена. И сразу кончил следом — тело прошила почти судорога, он прижал Жеку так крепко, что перед глазами поплыли алые круги.

Потом они целовались так и стоя у двери, оба не хотели выпускать друг друга даже на секунду, даже для того, чтобы устроиться удобнее. Жека бездумно водил пальцами по Артемовым лопаткам. Ноги запутались в джинсах. Темнота скрадывала время. Жека чувствовал, как тело нехотя расслабляется, но голод никуда не ушел, даже не спрятался, ногти безотчетно впились Артему в поясницу, и через пару минут яйца снова свело в напряжении. Голод всего лишь давал отсрочку — ровно столько, чтобы раздеться и сделать пару шагов.

Артем с трудом отстранился и потянул его куда-то вглубь темноты.

Что-то глухо шлепнулось на пол. Жека стянул джинсы, пошарил ногой — матрас.

Он без раздумий опустился на живот, нашел Артемову руку — пальцы, запястье, предплечье — и потянул его на себя. Резинки остались в торговом зале — в куртке и в сумке. Плевать. Он был уверен, что Артем не откажется — голод, дикий снежный голод не оставлял шансов.

Грудь коснулась спины, загрубевшие ладони сжали бедра, приподняли. Артем замер на нем — Жека хорошо представлял, чего ему стоила эта пауза. От влажного дыхания шея почти горела.

— Давай же. Ну. Пожалуйста. — Жека выгнулся, закрыл глаза. Боль должна притупить голод, должна прочистить голову. Член тяжело пульсировал, прижатый к матрасу, кожу щипало.

Артем поцеловал его в плечо, потерся щекой, потом приподнялся, сплюнул в руку.

— Потерпишь?

Жека ничего не ответил, закрыл глаза. Уткнулся лбом в матрас. Представил почему-то, как Токарь приходит в себя за грязным столом, бродит в темноте, напарываясь на мебель. Голод ощерился, спутал мысли, подстегнул кровь.

Артем сзади тяжело застонал — словно отозвался.

* * *

Похоже, снег прекратился еще вчера — фольксваген почти не занесло, если приглядеться, можно было даже различить широкий неровный след, протянувшийся сквозь пустошь. Там, где стоял бульдозер Артема, лежала глубокая бесформенная колея.

Жека бездумно смотрел на горизонт — без снежной паутины линии выровнялись, стали четче, острее. Сизое небо никуда не девалось, и если бы не эта хмурая дымка, на белое пространство было бы невыносимо смотреть. Жека опустил веки — словно снег уже вспарывал ему глаза.

Он проснулся час назад в узкой комнатушке за торговым залом — сквозь окна пробивался слепой свет, одежда его была аккуратно сложена рядом на стуле. Токарь храпел на старом продавленном диване у соседней стены.

Жека помнил, как почти вырубился после всего прямо на матрасе, как Артем тихо разбудил его, провел по коридору и сунул в руки одеяло. Дальше — ничего, темнота.

Он оделся и нашел на кухне Алену — та поздоровалась, улыбнулась, и Жека начал любимую игру — принялся искать в ее чертах отголоски невысказанных мыслей, следы того, о чем она думала на самом деле. Алена налила ему кофе, сама села напротив. К своему удивлению, Жека ничего не находил. Ничего не было — ни следа вчерашней досады. Или это боль мешала сосредоточиться — задницу саднило безумно.

Поерзав и кое-как отыскав удобное положение, Жека спросил про Артема — хотелось верить, что достаточно вскользь. Хотя, наверняка, она все знала — догадывалась уж точно.

На его вопрос Алена махнула в сторону двери.

— Дорогу поехал расчищать.

Жека поморщился. Скоро проснется Токарь и начнется привычный ад.

Он совсем не испытывал неловкости за случившееся ночью — странно — он мог говорить, смотреть Алене прямо в лицо, не стыдиться собственных мыслей, а, между тем, все они сводились к тому, как он выгибался на матрасе под взмокшим телом, как пот стекал со лба на губы, на шею. Это были не мысли — ощущения. Ночь для Жеки еще не кончилась, но это почему-то ничуть не смущало.

Поблагодарив Алену, он вышел в торговый зал, оттуда — на улицу.

Встав у двери, он рассматривал грозовые тени у горизонта и думал про голод. На самом деле, это было нечто большее — не только страсть, безумная и слепая, это было желание выжить. Жить — любой ценой. Человек хочет говорить, есть, трахаться — значит, он жив. Давно ли он хотел всего этого? Давно ли он хотел чего-либо вообще? Последние два года Жека только приспосабливался и избегал опасности — рядом с Токарем это было трудно, но что-то он все-таки да умел, раз протянул так долго и даже вполне уцелел. Голод. Голод — Жеке казалось, что он уже разучился такое чувствовать. И что теперь? Возвращаться после этого в свой привычный загон, увозить голод с собой — и день за днем мучительно переплавлять его в тоску, в страх, в ненависть и апатию… И когда-нибудь он не выдержит — сломается или порвется — предел прочности есть у каждого.

Бежать. Паспорт — у Токаря, ни денег, ни прописки, ни единого человека, готового помочь.

Жека глубоко вдохнул холодный серый воздух. Где-то в сумке валялись сигареты, но возвращаться за ними не хотелось. А что если просто пойти сейчас вперед — напрямик через поле, к замершему вдалеке лесу, просто пойти и будь, что будет. Если повезет, дойти куда-нибудь. Или нет.

Чушь.

За спиной скрипнула дверь. Алена вышла, встала рядом. Протянула ему сигареты, закурила сама.

— В сторону от трассы есть село, — сказала она. Жека покосился на нее — взгляд казался насмешливым. — Километров пятнадцать отсюда. Летом они мотаются к нам за продуктами. Зимой через заповедник никто не ездит.

Жека ничего не успел ответить — на горизонте появилась темная точка. Выхлоп стелился за ней, как черный след от кометы, а рев мотора далеко разносился в неподвижном воздухе.

* * *

Токарь молча расчищал от снега лобовое стекло — движения были размашистыми и резкими, лицо отекло, щеки за ночь покрылись темной щетиной.

Жека изучил похмельного Токаря, как самого себя, и знал, что в такие моменты вообще лучше не отсвечивать — и все равно пара оплеух обеспечена. Токарь с перепоя был внезапен и предсказуем одновременно — никогда не знаешь, за что выхватишь в ухо, и вместе с тем точно известно, что не разминешься.

Пока Алена отпаивала Токаря чаем на кухне, Жека подобрал свою сумку, проглотил пару таблеток кетанова, замотался шарфом и прошмыгнул на улицу. Смотреть на Артема было невыносимо, хотя он видел, что тот нарочно ловит его взгляд и даже хочет что-то сказать. Жека не хотел. Сил не было.

Он не слышал, что там говорил Токарь, не видел, как он с ними расплачивался, — а, может, Артем отказался от денег.

Жека прикрыл за собой дверь и достал камеру. Пара снимков на память — ладно, это он может себе позволить. Снежное поле, заправка, желтый бульдозер. Он один будет знать, что под ними спрятано. Темная комната, голод, зима.

Алена не вышла их проводить.

Артем пожал Токарю руку, указал на широкую колею:

— Туда, до самого леса и — прямо. Не заблудитесь, я расчистил до половины. А дальше ребята из турзоны сами чистят.

Токарь хмуро кивнул.

— Благодарю, выручил.

От его вчерашнего гнилого оживления не осталось и следа.

Артем глянул на камеру — Жека все еще не убрал ее в сумку.

— Там найдется, что поснимать.

Жека пожал протянутую руку, промямлил благодарности. Внутри все застыло, покрылось инеем. Голод пульсировал глубоко внутри — и теперь от него так просто не избавиться.

Токарь нетерпеливо хлопнул дверцей. Артем повернулся и пошел к дому.

* * *

Несмотря на расчищенную дорогу, фольксваген тащился вперед со скоростью километров тридцать от силы — то и дело подскакивал на ухабах, проваливался в невидимые глазу рытвины, черт знает, что за дорога.

Токарь угрюмо смотрел перед собой и не произносил ни слова. Жека этому не радовался, понимал — чем больше он молчит сейчас, тем круче его понесет после. И даже присутствие корешей не спасет — наоборот. Все они ублюдки.

В этом была своя закономерность — за ночь на заправке — с Артемом — предстояло расплачиваться. И пусть Токарь ничего не знал, дела это не меняло. И не облегчало наказание.

Впереди маячила кромка леса. Сугробы вокруг колеи, недавно срезанные ковшом бульдозера, поднимались почти до самой крыши. Жека осторожно покосился на Токаря и закрыл глаза.

На повороте тряхнуло — Жека выпрямился, зевнул, потер глаза.

— Дрыхнешь, блядь, — отозвался Токарь. — Расслабляешься…

Хотелось сказать, что он сам виноват — нечего было нажираться, как последняя скотина, но Жека, разумеется, промолчал. Принялся смотреть в окно: поворот круто изгибался и уходил дальше, в лес. Артем честно все расчистил, застрять не грозило.

Жека вдруг почувствовал досаду — вот ведь, правильный какой. Оттрахал, проводил, дорожку расчистил. Только что вслед не помахал. Мог ведь не выделываться — откуда приехали, туда и езжайте. До трассы ведь все равно осталась колея, куда бы Токарь делся — поехал как миленький. Так нет же, вот вам короткий путь, вот вам дорога сквозь сугробы… Тошно.

С обеих сторон надвинулся зимний лес — густой, черный. Тут и там над дорогой нависали голые ветки, вдали колея вообще упиралась в сплошной бурелом — должно быть, очередной поворот.

Жеке безотчетно захотелось опустить боковое стекло, почувствовать снежный воздух, услышать лесную тишину. Время от времени от деревьев отделялись птицы — неровные черные точки — взмывали и садились снова. Небо выровняло цвет — серые разводы, очерчивающие тучи, исчезли. Сплошная сизая хмарь. Понемногу начинало смеркаться, пока едва заметно, но все же.

Наверняка здесь есть волки. И олени — заповедник, настоящий лес.

Вспомнились слова Алены: «Зимой через заповедник никто не ездит». И правильно. Нечего тут делать. Это была странная мысль, и Жека не успел за нее как следует ухватиться — впереди замаячил указатель. Машина тащилась так медленно, что Жека успел хорошо его рассмотреть.

Белый треугольник с красной каймой, слегка покосившийся — самый обычный дорожный указатель. Странным был рисунок — какая-то потешная сказочная фигура, схематичная, но четкая. На голове существа ветвились рога, лапы казались чересчур тонкими для массивного тела. Это был не олень — живность стояла на двух ногах, свесив по бокам верхние конечности. Леший.

Офигеть.

Жека вообразил, какой бы получился кадр: сумрачная заснеженная дорога, черный лес и этот указатель — на переднем плане. Небо, силуэты птиц, кривые сугробы и… указатель. Основа композиции. Точка, преломляющая пространство. Линия, за которой начинается другой мир. Не лезь, там тебе не место — примерно так. С таким кадром не стыдно было сунуться даже на «Золотую камеру» — если снять с умом.

Черт.

Мысли обрели болезненную остроту.

— Останови, пожалуйста! — Жека почти вскрикнул. Голос звенел. Токарь удивленно глянул на него — удивлялся он не тому, что Жеке потребовалось остановиться, а тому, что тот вообще открыл рот. — Пожалуйста, на одну минуту, я быстро!

Токарь презрительно скривился, хрюкнул, прочищая горло, но все-таки притормозил. Наверное, Жекин голос звучал слишком отчаянно. Настолько, что нельзя было просто отмахнуться.

— Чо, приспичило? — буркнул он. — Ладно, чеши.

Стоило распахнуть дверцу, тишина обрушилась сверху — и придавила неподъемным весом. Жеке на секунду показалось, что его контузило — руки сами потянулись к ушам, в горле защипало.

Что за…

Но рассусоливать было некогда. Оставалась всего пара минут. Максимум — три.

Жека побежал к указателю, на ходу расчехляя фотоаппарат. Опустился на одно колено, поднялся, не отрываясь от видоискателя. Выставил нужные настройки. Серый. Черный. Красный. Тишина. Тишина тоже попадала в кадр — и пропитывала в нем каждую деталь.

Краем глаза Жека увидел, как Токарь выбрался на обочину и пристроился отлить. Ему неслыханно везло. Он защелкал затвором; весь слился с пейзажем, стал его частью. Леший с указателя смешно растопыривал пальцы, словно приветствовал.

Грохот был таким сильным, словно рядом взорвалась бомба. В первую секунду Жека так и подумал — он рухнул на колени, тут же попытался вскочить, безотчетно прижимая к груди камеру. Уперся спиной в снежную глыбу и сполз по ней вниз. Указатель трясся, словно земля под ним ходила ходуном. Над головой закричали перепуганные птицы. Жека бы и сам закричал, но горло свело намертво.

Поначалу ему показалось, что на дорогу вышло ожившее дерево — с широким стволом и ветвистой кроной. Сверху свисали лохмотья белого мха — или та самая снежная паутина, что вчера опускалась с неба. Дерево опрокинуло машину. Просто перевернуло фольксваген Токаря, как табуретку — именно этот грохот Жека и принял за взрыв. Дерево — на дороге. На дороге.

Птицы наверху сходили с ума. Хотелось зажать уши, но руки словно вросли в корпус камеры. С сугроба посыпалась колючая крошка.

«Дерево» выпрямилось в полный рост. Обернулось. И посмотрело на него. Под седыми мшистыми прядями горели глаза — все остальное было сплошной чернотой. Ветви поднимались над головой, как рогатая корона. Это была смерть.

Так вот оно значит как, пронеслось в голове. Вот так.

Жека почувствовал в животе тошнотворную вибрацию — мочевой пузырь тянуло и дергало. Ноги отнялись. Правое колесо фольксвагена медленно крутилось, из трубы валили выхлопы.

Жека посмотрел на указатель. Существо. Леший. Мох и рога.

Существо тем временем, с неожиданным для своих габаритов проворством перегнулось через корпус фольксвагена, и что-то выдернуло оттуда. Токарь — еще живой. Похоже, он угодил прямо под опрокинувшуюся машину, и ударом ему переломало ноги. Жека увидел, как на окровавленном лице выпучились глаза, как рот беззвучно открывается и закрывается, как левая ступня вывернулась под неестественным углом. Птицы в деревьях уже не кричали — почти выли.

Чудовище выпрямилось с Токарем на руках — и словно бы удовлетворенно вздохнуло. Одной лапой оно придавило его ноги — обе — и потянуло за плечи вверх. Медленно, почти нехотя. Раздался глухой хлопок, живот Токаря лопнул, как гнилая дыня. На снег упали кишки. Еще раз вздохнув, существо окунуло морду в дымящееся месиво. Нижнюю часть тела оно, не глядя, пнуло в сторону — кровь веером выплеснулась на сугробы, на указатель. И на Жеку.

Он, наконец, закричал, но было поздно: со снежных отвалов спускался еще с десяток таких же — черных, рогатых, они наступали, припадая к земле, старательно брали в кольцо.

Услышав его крик, существо, поедающее Токаря, замерло, а потом утробно взревело. На снег выплеснулась еще одна порция кровавой слизи. Оно сделало шаг к Жеке.

Тот больше не мог кричать — горло снова перехватило. По ногам заструилось что-то горячее, но он этого даже не заметил. Сам не понимая, что делает, Жека поднял вверх камеру — как будто это было оружие. Пальцы дергались, словно от электрических разрядов. Не думая, он нажал на затвор.

Вспышка осветила сумеречное пространство на несколько метров вокруг, и Жека не сразу сообразил, что произошло — существо остановилось. Остальных видно не было, но скрип ломаемых сугробов стих. Даже птицы замолкли.

Жека снова щелкнул затвором. И снова.

Чудовище быстро повернулось, опустилось на все четыре лапы и в секунду поднялось на самый высокий отвал. Из пасти свисало то, что осталось от Токаря. Бахрома из кровавых ошметков тянулась следом.

Жека поднялся, попятился назад. Ног он по-прежнему не чувствовал. Задрав лицо к небу, снова попытался закричать, но из горла неслось только сухое шипение — как в дурном сне.

Он повернулся и побежал. Бежал, бежал, падал, снова поднимался. В один из разов он упал так сильно, что дальше ногу пришлось почти волочить. Он не оборачивался.

В какой-то момент Жека услышал звук — и поначалу решил, что ему кажется. Звук был тихий, но узнаваемый. Он остановился, держась за грудь, согнулся пополам. Мотор. Бульдозер. На секунду Жека подумал, что не сможет больше сделать ни шагу, но сунув в рот пригоршню снега, снова поковылял вперед.

Когда из-за очередного поворота вынырнула знакомая ярко-желтая кабина, Жека повалился в снег, давясь едким кашлем. А когда высокий ковш замер почти вплотную к нему, он снова закричал — и на этот раз получилось.

* * *

— Знаешь, кто такой вендиго? — Жека не ответил, и Артем продолжил: — Вендиго — это дух голодной зимы. Нечто, рожденное голодом, настолько сильным, что ему недостаточно места в человеческом теле. Вендиго живет в зимнем лесу. Как-то так. — Он помолчал, покосившись на Жеку, одной рукой нашарил что-то в темноте, сунул ему под самый нос. Бутылка. Заговорил снова: — Когда-то в этих лесах укрывались раскольники. Слышал о таких? Их выгнали из скитов, загнали на болота, заставили бежать, прятаться. Не скажу точно, какого века история, их периодически гоняли до начала двадцатого. Потом почти совсем истребили. Не суть. К зиме община подготовиться не успела, и с началом холодов пришел голод — как раз вот такой. Настоящий.

Жека жадно глотнул. Коньяк. Горло занялось огнем.

— Что там происходило, точно неизвестно, но до весны дотянули всего двое.

Кабину качало из стороны в сторону, как корабль на волнах. Жека понял, что плачет — слезы текли, словно вода из прохудившегося ведра. Ни всхлипов, ни дрожи — капли просто струились по лицу, с подбородка на шею, и он их не вытирал.

— Они выбрались к соседней деревне — тогда там всего была пара домов. И все.

Высморкавшись, Жека снова хлебнул.

— Что было дальше?

— Ничего. Появилась такая легенда — или вроде того. Каждое поколение добавляло к ней что-то свое, сначала был просто леший, потом стал леший-людоед, года три назад указатель вот поставили для туристов. Народ любит страшные сказки.

Жека дернулся.

— Какие, на хуй, сказки?! Оно… оно жрало его! Выпустило кишки и чавкало, а потом… — Его трясло. Голос срывался, тонул в слезах. Фары бульдозера равнодушно освещали колею.

Артем протянул руку, нашел Жекины пальцы. Нащупал голову, погладил по волосам — как маленького.

— Ч-ш-ш. Тихо. Давай, глотни-ка. Я знаю. Я тебе верю, понял?

Успокоиться было совсем нелегко.

— Тогда какого хрена ты нас туда отправил? Если знаешь? Зачем?!

Артем ответил не сразу. Спустя минуту сказал:

— Они идут на голод. Но никогда не тронут голодного.

Жека замер, словно ему неожиданно отвесили пощечину. Шмыгнул носом, снова потянулся к бутылке. Слезы высохли — так же внезапно, как и потекли. Дрожь утихла. Какое-то время он следил за ползущим впереди лучом фар, потом плотнее запахнулся в куртку и сказал:

— Кто-нибудь найдет его машину. Тогда — все.

Артем снова нащупал Жекину ладонь.

— Зимой там никто не ездит. А до весны что-нибудь придумаем.

Жека повертел в руках бутылку. Закрыл глаза, прислушиваясь к мерному тарахтению мотора. Бульдозер, урча, двигался вперед. Дрема накатывала волнами, опутывала с ног до головы, не давала даже шевельнуться.

Вот оно что — голод. Значит, не зря он об этом думал, значит, все понял правильно — голод. Пока ты голоден, ты жив.

@темы: Исполнение, Текст

---

Заветное желание

[Таня_Кряжевских]

Номер заявки: #26
Название: Заветное желание
Автор: Татьяна_Кряжевских
Категория: слэш
Жанр: романтика
Рейтинг: G
Размер: драббл
Содержание: не бойтесь мечтать и загадывать желания - возможно, Вселенная считает, что именно Ваше должно исполниться.



- Так и не решился, - раздаётся совсем рядом грустно и чуть с укоризной. Быстрый испуг от внезапно нарушенной тишины, взгляд прищуренных глаз, узнавание и обиженно дернувшееся плечо.

Вздох, мягкий шелест сложившихся за спиной крыльев, и белая, почти прозрачная рука ангела тянется к коробке с мишурой вслед за другой, смуглой, юношеской, достаёт гирлянду и одним движением набрасывает на ещё искрящуюся от подтаявшего снега смолистую сосну.

– Ты же любишь же его? – верно, уже не в первый раз, словно уговаривая непонятливого ребёнка.

– Люблю, – понуро.

– И хочешь быть с ним? – серпантин взлетает из пальцев ангела разноцветными пружинками и цепляется за жесткие, толстые иглы.

– Очень, – грустная усмешка изогнутых губ, в печальных карих глазах, и неловко разорванный «дождик».

– Тогда почему не скажешь ему об этом?

Сопение, шаг в сторону, закусив задрожавшую губу и пряча влажные глаза.

– Ты ведь даже не пытался, я прав?

Почти невесомая ладонь тёплым ветром накрывает напряженные пальцы, силящиеся зацепить серебристую нитку за верхнюю ветку.

– Прав, – обида вперемешку со злостью и снова бегство к коробке с игрушками.

– Почему? – улыбка и искренняя заинтересованность.

– Потому что… потому что лучше быть рядом, просто другом, чем потерять его.

Гремучая смесь ежесекундного сомнения и отчаянной решимости: то неподвижность, то взрыв.

– А ты не думал, что и у него могут быть такие же чувства?

В карих глазах застывает изумление, ангел осторожно высвобождает из неловких, невольно сжавшихся рук ленту желания, вопросительно кивает в сторону сосны, и, после неуверенного согласного движения юноши в ответ, красный бантик с тайной мечтой уже красуется на зеленой ветке.

– Не могут.

Обреченно-упрямо, понурив плечи и уже не пытаясь участвовать в украшении.

– Но ты же всё равно загадал желание о нём?

Почти прозрачные бледные пальцы перебирают оставшиеся ленты в коробке.

– Толку-то.

Грустная усмешка и безошибочно угаданная красная полоска на раскрытой ладони смуглой руки. Взмах ангела в сторону дерева – нет, это желание только сам, недоверчивое покачивание головой, нерешительный шаг к ветке. Никак неподдающийся узелок, не желающий складываться в одеревеневших пальцах юноши в праздничный бант, неловко выровненные края и уже остановленная твердым жестом попытка в последний момент сорвать глупую тряпку.

Ласковым ветром мимолетное касание.

– А теперь пойдём, доверься волшебству.

Неуверенный взгляд через плечо, и болезненно бьющееся сердце, испуганное, мечущееся, а ещё – робко надеющееся, ждущее.

Уже поздним вечером, в темноте дверь в гостиную отворилась, и вошедший застыл на пороге, недоуменно хмурясь. Столько лет они празднуют Новый год вместе, но ни разу он не пропускал украшение только что срубленной, привезенный из снежного леса, пахнущей хвоей, смолой, тишиной и зимней сказкой сосны.

Приглушенные отблески золота игрушек и гирлянд, переливы света струй фольги «дождика» и ещё что-то, почти незаметное при выключенном свете. Точно, это же ленты желаний, как в детстве, на волшебном дереве, чтобы загаданное обязательно исполнилось. Рука сама невольно тянется к одному, неровному, слишком сильно затянутому, так непохожему на остальные кокетливые бантики, но от того почему-то кажущемуся самым искренним.

Что в нём?

Нет, нельзя, чужое.

Но ведь не совсем чужое – он же точно знает, кто наряжал сосну и чьё это желание сейчас спрятано за нехитрой преградой, только потяни за край и узнаешь самое сокровенное. Так хочется взглянуть, одним глазком, и всё внутри разрывается, даже не от любопытства, а от отчаянной жажды и страха увидеть не то, о чём так давно мечтает глупое сердце.

Вороватый взгляд на дверь. Никого. Решительно протянутая к ветке рука… И вновь застывает в последнее мгновение, не решаясь нарушить чужую тайну.

Дрогнувшие в нетерпении крылья притаившегося за дверью ангела. Что же он медлит? Щелчок бледных пальцев и бант, словно уже сдвинутый засомневавшейся рукой, сам опадает в протянутую ладонь, раскрываясь старательно выведенными на ткани, тысячи раз продуманными словами.

Дыхание останавливается, уступая место гулко забившемуся сердцу. Так не бывает! Судорожный вздох, вспыхнувшие глаза, щемящая, переполняющая нежность и боязливая, недоверчивая радость, ярким цветком распускающаяся в груди. Тихий, счастливый смех, стиснутая в кулаке лента, прижатая к губам, ещё, ещё – зацеловать каждую букву невозможно желанных слов, которые он уже и не надеялся услышать, томясь в своей, как он был уверен, безответной, безнадежной любви. Прижать ко лбу, к неразумной голове, и прямо к оголенной коже, к груди, ближе.

Испуганно замерший силуэт в дверях. Прочёл? Узнал? Что теперь – развернуться и бежать? Поздно, не успел – он уже заметил, увидел, и не разглядеть, что в этих глазах: осуждение, злость, ненависть, или … Робкая надежда затрепетала в измученной душе, уговаривая довериться волшебству.

Лёгкий, невесомый толчок ангела в спину – давай же, иди к нему!

Шаг в протянутые навстречу руки, шаткий, неуверенный, ещё не смеющий допустить, что самое заветное желание, спрятанное как самая нереальная, несбыточная мечта, может исполниться.

И двери гостиной закрываются, отрезая двоих от всего мира. Шелест расправленных крыльев, и ангел бросает на них прощальный, умиротворенный, наполненный добром и верой в мудрость сердца взгляд.

@темы: Исполнение, WinterStoryfest, Текст

---

Вместе или порознь?

[Алеон]

Заявка №28
Автор: Алеон
Название: Вместе или порознь?
Бета: нет
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: экшен, ангст, дарк, юст, фэнтези
Предупреждения: местами в наличии кровавые сцены




Наст сухо скрипел, сминаемый осторожными шагами. Сквозь белую пелену снегопада медленно приближались два темных силуэта. Время от времени они замирали на месте, настороженно оглядываясь вокруг. Иногда долго смотрели себе под ноги, не сходя с места. Иногда чего-то ждали, долго и терпеливо, неподвижно. Что-бы в какой-то точно отмерянный миг двинуться дальше.
Шаг за шагом они приближались к границе земель погибшего замка. Густеющий снег милосердно скрывал откровенную черноту пепелищ и землю, погибшую от пролитой крови, но он был не в силах остановить двух мужчин, неотступно продвигающихся к им одним ведомой цели.
Студеный ветер бился о землю, унося последние крохи тепла. Он пытался сорвать тяжелый меховой плащ с плеч мужчины постарше, пролезть под плотную куртку юноши. Кололся об пепельную щетину волос одного и трепал русые пряди другого. Гладил обветренные, уставшие лица.

- Мы остановимся здесь, - глухо обронил Старший.
Парень молча оглядел ровное, заснеженное место, без малейших признаков укрытия. Не рассчитывать же всерьез на скульптуры, стоящие неподалеку на невысоком мраморном постаменте. Впрочем, возражений не последовало бы в любом случае.

От мужчины не укрылся осмотр и он счел нужным пояснить:
- Теперь самое опасное место здесь – это замок. Соваться туда ночью опасно даже для меня, а с новичком вроде тебя - так и вовсе смертельная глупость.
Юноша кивнул, молча принимая объяснение. Он принялся за обустройство стоянки, иногда поглядывая на мужчину. Тот продолжал стоять на месте, не сводя глаз с темнеющей, теряющей очертания громады замка, не в силах оторваться от такой близкой цели.
В сиреневых густеющих сумерках, на притоптанном пятачке снега, на изломанных ветках плясали оранжевые языки пламени. У огня, на ветках лапника лежал парень. Прикрыв глаза, он смотрел, как мерцает жар в прогоревших дровах, и слушал. Каждый скрип, каждый шорох слушал. Как Старший стоит, погруженный в свои мысли. Как по-тихому собирает снаряжение, готовя его на завтра. Как по кругу обходит стоянку, бормоча слова оберегов.
А потом долго сидит у костра, снова где-то не здесь и не сейчас.
Юноша знает где и с кем, но это уже давно не задевает. Может кому-то этого будет мало, ему – в самый раз. Всё, что у него есть – быть рядом. Всё, что будет – пустота, горечь и память. Но право, это равнозначная цена, ничего за ничто.
Усталость настойчиво смыкает веки. И так же настойчиво он борется со сном. Наконец, когда ветки прогорают и еле тлеют малиновых всполохами, Старший аккуратно ложиться рядом, тщательно укрывая обоих мехом. Морозный холод тут же сменяется жаром близкого тела, теплом во сто крат мучительнее самых лютых морозов. Но ноющим мышцам плевать, они с благодарностью расслабляются, поневоле увлекая своего хозяина с собой в сон.

Утром юноша привычно проснулся один. Мысли о том, как бы могло быть по другому сегодня милосердно не беспокоят. Всё привычно, обыденно и безнадёжно. Они всё ещё гонятся за призраками. Очень давно и излишне упорно. Хотя, не ему судить. Своего «призрака» он так и не отпустил.
С чувством легкого сожаления, что нельзя полежать подольше, насладиться теплом, он встает, начиная новый день. Вполне вероятно последний день. Сегодня они войдут в замок и выйдут ли оттуда, то ведомо одним богам. Морэ так точно должен быть в курсе.
Передвигаясь по стоянке юноша споро собирает вещи, откапывая их из-под белого, пушистого покрова, разводит огонь, пустив в дело оставшийся запас веток, ставит в костер котелок, перед этим плотно набив его снегом да заправив горстью ягод.
Его движения полны прорывающейся энергии, он почти танцует. Молодое тело ликует, наслаждаясь жизнью, слаженностью движений, упругость и гибкостью, ловкостью с которой оно двигается. Оно не может не радоваться тому, что еще живо, ещё согревается горячей кровью, а сердце, не смотря ни на что, ещё чувствует.
- Нам пора, - голос раздается неожиданно.
Юноша мысленно чертыхнулся. Столько дней бок о бок, а он никак не привыкнет к тому, насколько бесшумно, почти бесплотно, он может появляться или пропадать. Вот, ты смотришь ему, уходящему, в спину, а вот, неосторожно сморгнув, видишь пустую дорогу. Или поляну. Или поле.
Снова приходится отмахиваться от мыслей, загоняя их далеко в глубины памяти. Ничего не изменишь от того, что снова и снова будешь перебирать то, с чего всё началось.
- Я ейдер заварил, будешь?
Старший хмурится, поджимая губы:
- У нас нет времени. Совсем. Сегодня Хомменэй, самый короткий день в году. Полдня света – это всё что у нас есть.
- А потом?
- Потом будет поздно, потом нам не поможет ничто, ни самые пламенные молитвы, ни самые могущественные чары. Зло просыпается в этот день, могущественное зло, – Старший умолк. Его пальцы неосознанно, едва касаясь, скользят по зеркальной глади сигля.
- Тогда почему мы премся в этот проклятый замок именно сейчас?! - Юноше с трудом удается скрыть отчаяние, и почти удается - гнев. Он боится показать первое и рад наличию второго.
- Потому, что место зла во тьме. И может быть, при свете дня, у нас появится шанс отобрать у него добычу.
Парню больше нечего сказать, нечем убеждать. Он знает - Старший ни за что не откажется от возможности вытащить своего ми’ковэ, если есть хоть самый призрачный шанс. А он никогда не откажется от времени, которое можно провести рядом.
Они быстро собираются, без сожаления оставляя вещи, которые завтра могут уже не понадобится. Если повезет - чем боги не шутят - за остальным можно будет вернуться, а пока они берут только оружие. Сигль Старшего уютно покоится в ножнах, закрепленных на спине. Его рукоять зорко, предупреждающе выглядывает из-за левого плеча. Парные кама парня ложатся в ножны на поясе. Лук, с перетянутой наново тетивой, и колчан занимают место за спиной. До поры. Поверх кожаных, по локти, краг шнуруются наручи.
С этим возникают трудности и ведущий подходит помочь, замечая всё и не дожидаясь просьбы. Как всегда. Как раньше. Они молча стоят лицом к лицу. Теплое дыхание обманчиво согревает лицо. Ловкие пальцы сноровисто мелькают, продевая и затягивая шнурки. А парень стоит, опустив глаза. Ему вдруг становится очень страшно их поднять. Закончив, мужчина остается стоять рядом, по-прежнему невыносимо близко. Вдруг его теплые, без задубевших перчаток, руки ложатся на плечи, легко стискивая их. От неожиданности юноша дергается, поднимает ставшим серьезным взгляд и некоторое время рассматривает ошеломляюще-близкие серые глаза, цвета неба перед грозой, окруженные сеточкой тонких морщин.
- Ты же знаешь, что можешь не идти?
- А ты? Ты можешь?
- Я – нет.
В ответ беспомощно:
- И я, я тоже нет.

Они уходили прочь, след в след, держа прямой путь к замку, оставив свои нехитрые пожитки завернутыми в шкуру, так славно выручавшую их ночами, под незрячими взглядами мраморных статуй.
Некоторое время шли молча. Тишину, как ни странно, нарушил Старший:
- Я могу понять почему ты идешь со мной, но у меня никак не получается понять – ради чего? Ради чего ты собираешься погибнуть?
Помолчав, парень ответил:
- Ради возможности спокойно спать.
Старший аж запнулся на секунду:
- Ты себя-то слышишь? Тебе вот-вот могут снести голову, а ты беспокоишься о бессоннице.
На этот раз юноша молчал дольше:
- Я не мог отпустить тебя одного. Я бы сошел с ума. Не выдержал. - И добавил дрогнувшим голосом: - Всё равно лучше здесь, с тобой. Даже так.
- Всё равно не понимаю, - его голос звучал напряженно, словно сейчас, вот здесь на краю земли и всего живого, ему становиться очень важным – понять.
- У тебя есть цель. Есть то, что не дает покоя, гонит вперед, требует всех твоих сил и крови, требует сдохнуть, но сделать. Моя цель - чтобы у тебя все получилось.
Юноша говорил спокойно, твердо, без тени сомнения в своем выборе. Это неожиданно успокаивает его спутник. Он почти забыл, как это – чувствовать такую веру в себя, и да, ему становиться легче.
Разговор угас. Каждый сказал, что думал, что хотел, от чего отступать не собирался. Они подходили всё ближе и ближе к замку, влекомые разными причинами, но одной целью.
Здесь, на склонах холма на котором стоял замок, следы несчастья постигшего его проступали всё более мерзко и уродливо, но самым отвратительным была печать зла, смерти и запекшейся крови довлеющая надо всем. Даже воздух, казалось утратил всю свою свежесть и аромат, и мог только горчить гнетущей безысходностью. Напряжение, отступившее было под напором надежды о близком завершении многих и многих дней отчаяния, поисков, погони, снова заставляло кровь бежать быстрее, подстегивало возможностью расчета по всем счетам с врагом, до глотки которого оставалось маняще мало.
Вход в замок поразил своей нелепостью. Огромные двери, укрепленные крест-накрест мощными брусами, были выворочены могучим ударом и едва висели на смятых петлях. Причем их положение явственно указывало на то, что напали изнутри замка, а это было совершенно непостижимо. Мастера, там обитавшие, обладали таким уровнем ведения боя, что слава о них распространилась далеко за пределы этих земель. Мысль о том, кто же мог уничтожить таких бойцов, отозвалась ледяным ознобом в хребте. Широкий коридор, видневшийся за покосившимися дверьми, вызывал не меньшее недоумение. Он был абсолютно, целиком и полностью тих. Ни следов копоти, ни какого-либо разорения и грабежа. Знамена, доспехи, оружие – все цело и на своих местах. Кроме стражи. Её не было, как не было людей на многие стае вокруг. Эту бредовую картину дополнял слабо трепещущий в конце коридора свет факелов и неспешный гомон людей.
Не сговариваясь, мужчины потянулись за оружием. Старший вытянул из-за спины сигль, с тихим вздохом выскользнувший из уютных объятий. Младший снял лук и положил стрелу на тетиву. Бесшумно ступая, медленно, настороже, прислушиваясь и поглядывая вокруг, они двинулись вперед к приглашающе мерцавшему свету.
В зале, куда их вывел коридор, царила пустота, которую скрашивали лишь факелы, неровно чадящие на стенах. Гомон стихал по мере их приближения и смолк с прощальным вздохом, как только они вошли. Не останавливаясь, наискосок, они дошли до середины зала, направляясь к неприметной двери в углу, когда раздался высокий, полный боли стон. Звук шел отовсюду, бился между каменных стен. На последней хрипящей ноте прямо сквозь вытертый гранит пола начала проступать кровь. Она просачивалась каплями, соединялась в пятна, текла ручейками и собиралась в лужи. На плитах проступали ярко-алые контуры падших тел.
Юноша нервно сжал лук и заозирался, не зная куда целиться. Глаза зацепились за неестественно замершую фигуру Старшего, смотрящего на ярко-алый, маслянистый контур у своих ног. Он окликнул его, но тот по-прежнему стоял, застыв столбом.
Вокруг, из луж натекшей крови, ворочаясь и утробно ухая, поднимались грубо слепленные глыбы чудищ. Высокие, массивные, созданные грубо и небрежно, они подавляли одним своим существованием. По глянцевой глади пола, уже наполовину покрытого кровью, пробегала рябь. Казалось, прямо там, в его каменной толще, струится длинное, гибкое тело, порой показывая короткие лапы с длинными кинжалами когтей, и хищную морду, с незакрывающейся от многочисленных клыков пастью.

Это было последней каплей. В голове юноши воцарила спасительная тишина и действовать стало в разы проще. Он не взвешивал в силах ли справиться с подобным, не оценивал шансы выбраться отсюда, рефлексы шлифуемые тренировками прогибали тело, выводя из-под атаки, посылали стрелу в единственно верную точку, дабы поразить врага одним выстрелом, бросали кинжал прямо в глаз, что бы в следующий миг броском, в перекате, выдернуть его из глазницы падающего тела. Под монотонный, недобрый ропот, отчаянно отбиваясь от сильных, но медлительных чудищ и одной стремительной твари, младший пробился к мужчине и сбил его с ног. Тот упал в кровь, от которой не мог оторвать взгляд все это время. Недоуменно моргнул и подняв глаза, с постепенно таявшей в них багровой мутью, он поднял руку, отер лицо и с ужасом уставился на ярко-алую ладонь.
Звонкая оплеуха остановила зарождающуюся истерику.
- Ты не собираешься сегодня помахать своей зубочисткой, а? Нам бы сейчас дивно пригодился грамм зачарованного серебра, - тяжело дыша проговорил младший, изо всех сил работая камами.
Получать нравоучения от таскающегося за тобой не первый месяц юнца - кому ты все это время был опорой, оплотом, учителем, наставником, всем, чем только может быть взрослый мужчина для парня, только решившего повидать мир – для старшего это оказалось достаточно горькой пилюлей, чтобы начать действовать..
Рубясь парно, слажено, мужчины быстро пробились туда, куда направлялись изначально, войдя в зал.
Комната, что оказалась за той дверью в углу зала, была странной, как и всё, что здесь попадалось им на глаза. Окна не было, но и темно не было. Все стены, пол и даже потолок были покрыты непонятными, светящимися магией узорами и надписями.
Как только они смогли закрыть дверь на засов, юноша резко развернулся и из последних сил толкнул мужчину в грудь.
- Что это было, черт побери?!
Старший молча отвернулся. Желания исповедоваться не было совсем.
- Что это было, там в зале? Решил воспользоваться «любезным» предложением и одним махом покончить со все? А как же поиски, как же твой ми’ковэ?
После тяжелого мучительного молчания Старший еле протиснул сквозь сдавившее горло горе:
- Это был он.
- Кто - «он»?
- Та кровь у моих ног…это была его кровь. Он…он говорил со мной, звал к себе, рассказывал как любит. Проклинал.
- Как это возможно!?
- Магия крови – самая сильная, самая неукротимая и беспощадная магия. Скорее всего он погиб здесь, здесь и остался. Его плоть. Его кровь. И его душа.

Тишина на долгое-долгое время завладела комнатой и запертыми в ней людьми.
- Что делать будем? –спросил младший, когда молчание стало совсем невыносимым.
Мужчина подняв на него измученные глаза и сказал настолько твердо, насколько мог:
- Спасать шкуры друг друга, больше некого. Этого более чем достаточо для тебя и это всё, что оставили мне.

@темы: Исполнение

---

"За рекой", часть 1

[aranrot]

Номер заявки: 31
Название: За рекой
Автор: Мирланда
Категория: джен
Жанр: фэнтези
Рейтинг: NC-17
Размер: миди, ~ 12 тыс. слов.
Саммари: столетия назад древние волшебники поставили невидимые границы по трём великим рекам, чтобы защитить людей от тварей и породившего их Истока
Предупреждения: безысходность

часть 1

1.
Сразу по прибытии на берег Великой реки начались проблемы. Пограничники, едва узнали об их намерении отправиться на другой берег, сразу же отказались помогать. Князь Умия три дня отказывался переговорить с Сиршем, пока он сам не поймал его в одной из внутренних галерей замка.
— Об этом не может быть и речи, — устало отмахнулся от него оборотень. Князь был выше Сирша почти на голову, и волшебника это раздражало. Волки были надменны, как магистры Кардаша, а их князь вёл себя так, словно владел не крохотным замком на краю земли, а целым королевством.
— Объясните мне, почему. Только не рассказывайте мне об опасностях и тварях на том берегу. Вы знаете, что для меня они ещё менее опасны, чем для вас!
— Причина одна и она простая, и я удивлён, что вы её не знаете, раз годами готовились. Дело в том, что только мои сородичи могут пересекать реку.
— Что вы имеете ввиду?
— Граница непроницаема. Твари не могут перейти на наш берег, люди — на их. Если мы попробуем переправить вас на другой берег, лодка не сможет отплыть от нашего берега.
— Вы про это! — обрадовался было Сирш. — Я знаю способ, как переправиться через границу. Она уже сработала в Кумее на Восточной реке, но там слишком далеко от нашей цели…
— Тогда твоя затея не просто безумна, но и опасна для нас всех, — перебил его князь. — Если твои знания попадут тем, кто живёт на том берегу, мы уже не сумеем их остановить, и этот берег будет опустошён. Забудь о своей затее и уходи отсюда. Больше нам не о чем говорить.
Сирш попытался ему возразить. Не для отказа он потратил десятки лет на изучение того, что за рекой. Не для этого искал отчаянные головы, чтобы получить отказ. Турил из Гемеды, Кивеси и Кимес, рыцари Кардаша, Альма Дела, мастер иллюзий. Эти имена могли бы напугать всех тварей за рекой, если бы они имели разум.
— Не хочу ничего слышать, — объявил Умия. — Наше гостеприимство будет действовать ещё сутки. Надеюсь, вам хватит этого времени, чтобы убраться из моего дома и с моего берега. И не думай, что у других князей тебя ждёт другой приём, — с внезапной угрозой в голосе прорычал Умия. — Уже завтра все вдоль границы будут знать о тебе.
Продолжать разговор князь не стал. Его солдаты прерывали все попытки начать разговор. Пришлось ночью перед рассветом выбираться из замка через окна и бежать к причалу волков. Там их и поймал младший брат Умии, Бейм. Сирш, к своему стыду, не заметил этого не уступавшего Кимесу ростом детину, пока тот не подошёл вплотную и сам не окликнул волшебников. Сирш и его друзья приготовился к бою, но Бейм внезапно мирно предложил им помощь в переправе.
— Вы не боитесь, что вас накажут? — спросил Сирш, когда они отплыли. Ночь стояла безлунная, и в свете звёзд не было видно ничего, кроме редкого тумана над чёрной водой Великой реки.
— Ну… — протянул князь. — Ребята просто выполняют мой приказ, так что их Умия не тронет. А я как-нибудь разберусь с братом.
— Зачем вы это делаете?
— Скажем так, я считаю, что нам надо знать, что делается на той стороне, а вы выглядите как ребята, которые знают, что делают.
Сирш не нашёл, что ответить. В нём было скорее больше уверенности в своих силах, чем знания, что именно они делают.
— Мы дальше Дуба карты не прокладывали, — рассказывал князь Бейм. Пограничники молча гребли и в разговор князя с волшебниками не встревали. Они не зажигали даже фонарей. Им хватало звёздного света, или они чувствовали правильное направление? Сирш не знал. Он изучил многое про границу, про Великую реку, про тварей, что обитают на другом берегу… И по-прежнему ничего не знал. От древних, поставивших границу по трём великим рекам, не осталось даже имён. Никто не знал, зачем они это сделали, откуда взялись твари на том берегу, откуда пришли оборотни и почему именно на них возложили обязанность охранять реки. Единственное, о чём упоминали скупые хроники, был некий Исток – то, откуда всё пошло, в том числе постоянно пытающиеся прорвать границу твари. Это нечто должно было находиться в большом треугольнике между тремя великими реками. Северная, та, через которую они переправлялись, брала начало в горах Умал и текла через леса на запад. Восточная начиналась в тех же горах и текла, прямая, как стрела, на юго-восток до моря. Южная текла по пустыням Увере в тысяче миль на юге. Была ещё одна граница через море, но до неё никто ещё не заходил. Корабли опасались плыть между Восточной и Южной границами. Говорили, что море там полно демонов, вода кипит, а гневливые духи охотятся за кораблями.
— Почему не доходите? Слишком далеко? Или там в других местах не пройти?
— Потому что дальше мир меняется. Спроси, почему Дуб – это Дуб, а не просто дерево?
— Почему? — послушно кивнул Сирш.
— Потому что по какой бы тропе вы не шли от берега этой реки, вы придёте к нему. Все дороги ведут к этому дереву. Пойдёте ли вы отсюда, из устья или из Набата, всё-равно придёте к Дубу. Мы пробовали составлять карты, но не получается. Как бы не шли, всё-равно приходите к нему. Еды на этом берегу тоже особо нет. Твари всё сожрали. Были бы вы волками, я бы посоветовал вам есть их, но… Выбора у вас и так особо нет. Выбирайте то, что больше похоже на зверя, чтобы не мучить совесть.
— А что за этим Дубом?
— Мы туда не ходим. Туда только твари ходят, можете их спросить, — князь засмеялся, но быстро замолк. — Мы не знаем, что там. Те, кто поставил границу и велел нам охранять, не нашли нужным оставить рассказы, что там происходит… происходило. Так что вы знаете больше нашего, если не врёте, что готовились.
— Не врём, — пробормотал Сирш.
— И ещё. Время там течёт странно. Чтобы вернуться к берегу, вам понадобится больше времени, чем чтобы отойти от него. До Дуба вы доберётесь за пару дней, а вот обратно — за неделю.
Вёсла мягко опускались в тёмные воды. Великая Река лениво несла свои воды вниз, к морю. Она была широкой и разрезала старинный лес пополам. Если не знать, что она такое, можно принять её за просто очень большую реку. Очень большую и широкую реку с чёрными свинцовыми водами.
Пограничники высадили их на песчаной отмели под крытым берегом и помогли взять вещи.
— Подъём здесь, за камнем— князь показал им направление. —Да хранят вас все боги и все ваши предки, — Бейм коснулся лба каждого из них рукой и пробормотал молитву. Пограничники нестройно поддержали своего князя. Сирш сглотнул. Их провожали, как на тот свет. На самом деле, это именно так и было, но думать о таком не хотелось. Сирш посмотрел на туман, за которым скрывался родной берег. Вот, он, последний шанс одуматься. Вон там берег, чистый, безопасный, с домами, людьми, защитой. На этом ничего подобного нет. Тут если кто и есть, то только твари. Уродливые создания, которые выглядят, как дурная шутка сумасшедшего чучельника. Уродливая смесь животных и людей. Они не знают ни ремёсел, ни языка, ни порядка. Только прут кое-что у пограничников, когда те защищают берег. Их нужно опасаться. Твари их убьют без сомнений, как только появится возможность. Твари ненавидят всё, что находится на другом берегу.
— Рад был встретить вас, князь, — Сирш пожал руку Бейму и повернулся к пограничникам спиной. — Ребята, вы идёте?
— Разумеется, — ответила за всех Альма.
Они двинулись по узкой тропке наверх и вглубь леса, и уже через десяток шагов река скрылась за густыми ветвями. Приближалась зима, лес стоял голым, а молодой месяц не давал света. Альма вышла вперёд и зажгла сферу на конце своего посоха. Мягкий свет выхватил из мрака узкую тропку и чёрные стволы деревьев.
— Куда мы пойдём?
— Вперёд.
До рассвета они прошли несколько миль. Сирш хотел отойти подальше от берега. Утром, когда их хватятся, князь Умия наверняка пошлёт погоню. Его опасения справедливы. Никто, кроме Сирша и ещё нескольких волшебников из Кардаша не знали, как пройти через древние чары. Да что там говорить, сам он не был уверен, что все приготовленные амулеты сработают правильно. Если об этом секрете узнают твари, то они хлынут на другой берег. Но Сирш был уверен, что ни под какими пытками не скажет ни слова.
Утро отряд встретил на небольшой поляне. Они развели костёр и позавтракали. Сирш развернул на коленях подаренную князем Беймом карту. Вдоль одной из длинных сторон свитка чёрными чернилами был нарисован берег князя Умии. Выше – тропы, холмы, несколько озёр, крепости тварей и какие-то пометки пограничников. Обратная сторона пергамента была изрисована пометками на старом волчьем языке: расшифровка обозначений, заметки пограничников.
Наверху карты был небрежно нарисовано дерево. Оно не помещалось на оставшейся узкой полоске. Картограф без изящества завалил его на бок и просто подписал: Дуб.
— Что ж, часть пути мы знаем, — пробормотал Сирш и провёл пальцем по длинной извилистой жиле, по которой они шли.
— Если что, мы всегда можем повернуть назад, — пробормотал Тур. Волшебник сидел в своей манере с низко свешенной головой и рассматривал свои сапоги. Но на самом деле его внутренний взор осматривает окрестности. Сирш за годы дружбы научился чувствовать его взгляд. Это незаметное, но странное ощущение, что кто-то ходит вокруг тебя! Турил был мастером своего дела. Никто никогда не сумел подкрасться к нему незаметным, хотя владыки Имандаса отдали бы многое за возможность поймать его, что называется, на горячем. Тур был хорошим малым, но слишком уж порой ему вредила его страсть ко всему блестящему. Даже в поход он направился со своими любимыми цацками. Зимний плащ скрепляла золотая пряжка с изумрудом, под курткой на цепочках и шнурах наверняка болталась дюжина драгоценных амулетов. На пальцах красовались кольца. Вместе с лопоухой деревенской физиономией Тура такие сокровища выглядели не серьёзно.
— Уже хочется назад? — удивилась Кивеси. Под её зелёным плащом прятался её старый красный кафтан. Хотя Кивеси и Кимес покинули Кардаш много лет назад, они по-прежнему носили его цвета, а длинные рыжие волосы заплетали в косы на кардашский манер. Рядом друг с другом они выглядели как брат и сестра.
— Нет. Идём дальше?
— Да. Надо добраться до этого Дуба до того, как князь нас поймает. Дальше пограничники не пойдут, — Сирш провёл пальцем по тропе, которую наметил им в путь. Она начиналась как раз напротив замка князя Умии и шла мимо двух озёр, скалистого холма к дереву. Быстро и просто, если не врёт карта.
Они поднялись, затушили огонь и пошли дальше. С рассветом лес стал светлее, но не гостеприимнее. Путь, по которому они шли, едва ли можно было назвать дорогой. Скорее исчезающая между чёрными стволами тропка, которую порой заметить можно только по редким жёлтым камням. Им постоянно приходилось пробираться через кустарник, перебираться через поваленные деревья. Ноги погружались в опавшую листву до щиколоток.
А ещё где-то здесь были твари.

Как бы сильна не была магия, на которой стояли Границы, твари регулярно прорывались на берег. Эти безмозглые чудовища рвались к людям с тупым упрямым желанием убивать. В отчётах пограничников часто говорилось, что у тварей есть какие-то свои вожаки, как в звериной стае, самые сильные и хищные твари. Со временем оборотни научились угадывать, когда тварей становилось слишком много, и сами устраивали облавы на этот берег.
— Как ты думаешь, когда они появятся? — пробормотала в спину Сирша Кивеси. Она была на голову выше всех, кроме Кимеса, и он чувствовал её дыхание на затылке.
— Волки последний раз чистили этот берег два года назад. Они могли ещё не размножиться.
— Не думаю.
— Ты что-то заметила?
— Ну… Я не Тур, смотреть сквозь затылок не умею. Но думаю да, что-то за нами идёт.
Сирш сглотнул и расстегнул чехол лука. Мгновенно появилось ощущение, что Тур смотрит на него.
— Что-то случилось?
— Пока нет. Ты всё видишь?
— На сотню шагов! — пробурчал волшебник. — Или сомневаешься?
Первая встреченная тварь оказалась птицей. Кимес случайно посмотрел в небо на берегу небольшого озерца с поганой водой. Он и заметил странную бесклювую птицу. Тварь крутилась над ними, как привязанная.
— Что ей надо? — Сирш подумал было сбить её из лука, но птица была слишком высоко.
— Следит за нами?
— Возможно…
— Я бы думал не о небе, — внезапно громко перебил их Тур, — А о тех, что тут на земле.
Сирш вздрогнул и схватился за оружие. На берег озера вышла тварь.
Собакоголовое чудовище неторопливо прошло к берегу, остановилось в двух десятках шагах от волшебников и встала на задние лапы. Это была уродливая смесь человека и собаки покачивалась под своим весом. Короткие задние лапы, большое тело, длинные, свисающие почти до земли руки, огромная шея и маленькая по сравнению с ней голову. Эта тварь имела зачатки разума: там, где у человека была бы промежность, болталось что-то вроде набедренной повязки, в ушах торчали деревянные серьги. Огромная грудь часто поднималась и опускалась, под облезлой шерстью проступали рёбра.
Следом за этой тварью появились ещё две, такие же страшные пародии на человека и зверя.
— Ещё две прячутся, — пробормотал Тур.
— Понял, — Сирш потянулся за стрелой. Альма подняла свой посох. Тихо скрипнули ножны мечей рыцарей.
Твари, все пятеро, кинулись на них. Первая ударилась о невидимую стену. Она тотчас же попала под удар меча Кимеса. Гигант с одного размаха разрубил её пополам. Кивеси испепелила ещё двоих. Ещё один упал с желтой стрелой в шее. Последних добил Тур. Сирш ничего не увидел, только почувствовал волну его магии — и оставшиеся твари упали мёртвыми.
Вот и всё.
— Если так пойдёт дальше, то я довольна, — объявила Кивеси. — Мне даже перчаток не пришлось снимать, — она продемонстрировала свои руки. Кимес их даже потрогал, словно такая магия не могла пройти для них бесследно.
— Не стоит на это надеяться, — Сирш достал свою стрелу. Он мог бы сделать ещё сотни, но это трата лишних сил и времени. Он вспомнил о птице и запрокинул голову. Тварь всё ещё медленно кружила над ними. Потом, словно почуяв внимание, скрылась за низким облаком.
— Идём дальше, — Сирш не стал убирать лук, а стрелу заткнул в за шиворот. — Нужно успеть сегодня дойти до этого дуба.
— Это возможно?
— Всё возможно. Или хочешь встретиться с его сородичами?
Вскоре после тварей они вышли на дно высохшего ручья. Тут было тихо и спокойно, но Тур кивнул в дальнюю сторону. Там стояла большая корявая берёза. На развилке её огромных ветвей сидела давешняя птица. Тварь просто сидела и следила за нами.
— Что ему надо?
— Крылатые твари предупреждают других, когда пограничники приходят на эту землю, — пробормотал Сирш. — Так что не думайте, что это просто голубь.
— Может быть, пристрелить его? — предложила Альма. — Зачем нам лишние глаза?
— Он слишком далеко, — возразил Сирш. Он мог бы попробовать снять тварь стрелой, но внутреннее чутьё подсказывало, что не стоит этого делать. Пусть уходит и разнесёт другим тварям весть, как они расправились со стаей собакоголовых. Возможно, это отобьёт у местных уродцев нападать на них.

До Дуба они дошли уже когда солнце скребло своим боком горизонт.
— Похоже, пришли, — пробормотал Сирш.
Дуб рос на большом холме и возвышался перед волшебниками, как нерушимая неприступная скала. Если они впятером возьмутся за руки, не смогут обхватить могучий ствол. Это был даже не ствол, а стена из дерева. Огромные корни вгрызались в землю и выворачивали валуны. Ветви были настолько огромными, что покрывали, казалось, всё небо. А ещё этот дуб не потерял листву. Часть золотых листьев висела на ветвях, где-то больше, где-то меньше.
— Какой он огромный! — пробормотал Кимес. Рыцарь запрокинул голову и попятился. — Никогда бы не подумал, что такие существуют.
Сирш достал карту и снова разложил её. Дуб. Всё, всего за день они прошли весь известный путь. Дальше будет хуже.
— Брат, смотри, — Тур толкнул его в плечо.
Над ними снова летала птица. Тварь обогнула несколько ветвей и села на дерево прямо над волшебниками. Порождение проклятых земель с интересом уставилось на них жёлтыми глазами. Ростом тварь была с ребёнка-подростка, но лицом — если его можно так назвать — обладала вполне человеческим. Два глаза, длинный острый нос, подбородок-клинышек в пышном воротнике из перьев. Тварь молча покрутила головой, как сова, и сложила крылья вокруг тела.
— Вы с того берега? — внезапно ясным, чуть надтреснутым голосом спросила птица.
— Ты кто? — Сирш натянул лук.
— Я? — удивилась птица. Она словно не чувствовала опасности. Что это? Какая-то ловушка или хитрость? — Не знаю. Я здесь живу.
— Зачем ты прилетел сюда?
— Я хотел вас съесть прежде, чем это сделают другие.
Сирш нахмурился и наставил конец стрелы на грудь птицы. Тварь вздрогнула и издала какой-то хриплый звук. Альма положил руку на плечо друга.
— Подожди. Скажи, кто эти другие?
— Все, кто не вы, — охотно пояснила птица.
— Почему нас должны съесть?
— Вы идёте от реки, значит, вы умрёте.
— Почему мы должны умереть?
— Все, кто уходит от Матери-дерева… туда, — голос птицы вздрогнул, — либо умирают, либо не возвращаются. Может быть, вам лучше умереть здесь? Я голоден, и мог бы прожить дольше.
— Что, никто ещё не вернулся?
— Хм… — Птица наклонил голову на бок. — Я таких не знаю, сколько бы вас туда не уходило.
— А сколько ты их ждёшь?
— Не знаю.
— Сколько тебе лет?
— Не знаю, — Птица наклонил голову в другую сторону. — Кто сейчас правит за рекой?
— Князь Умия.
— Не знаю его.
— А кого знаешь?
— Князя Мелеха, — в голосе Птицы послышалась ненависть. Пышный воротник пришёл в движение и встал дыбом. Альма вздрогнула, а рыцари подняли мечи. Птица с едва скрываемой дрожью прокаркал. — Он убил мою семью.
Сирш сглотнул. Князь Мелех — если Птица не врёт им — правил пограничниками Великой Реки почти триста лет назад.
— А ты знаешь, что такое Исток?
— Знаю. Это то, откуда всё начинается, — кивнул Птица. Его воротник медленно опустился. — Он там, — из-под крыльев поднялась тонкая рука с длинными жёлтыми пальцами и указала в сторону от реки.
— Что это такое?
— Ужас. Мы все бежим от него, а пограничники не дают нам спасения.
— Ты знаешь, как до него дойти?
— Нет, — Птица покачал головой. — Я родился уже на берегу.
— Тогда не мешай нам.
— Зачем вам туда? Вам так хочется умереть? — Птица расправил крылья и спустился на сучок чуть ниже. — Мы все бежим оттуда. Зачем вам идти туда? Вы не волки!
— Только пограничники могут идти туда?
— Нет. Но волков не жалко.
— Это всё пустая болтовня, — оборвал Кимес. — Идёмте, что ли. Пусть эта ворона каркает своим друзьям, а не нам.
Они поднялись на каменный холм и взобрались на корни Матери-Дуба. Уродливые петли возвышались над лесом, и с них открывался вид назад и вперёд. Сирш ожидал увидеть позади разрыв Великой реки и башни волчьего замка, но увидел только серое море голого леса.
— Но…
— Когда идёт внутрь, получается быстрее, чем обратно, — прошипела Птица. Тварь незаметно опустилась на корни и приблизилась к ним так близко, что можно было дотянуться до неё рукой.
— Чего?
— Отсюда к реке долгие дни пути, — птица сложил свои крылья на манер плаща. — Когда идёшь к Истоку — идёшь быстро. Когда идёшь от него, идёшь медленно.
— Откуда ты знаешь?
— Я проверял.
— Ты знаешь, что за деревом? —Сирш оглянулся в сторону Истока и внезапно обомлел. Деревья за каменным холмом стояли в осеннем наряде. Золотые берёзы и дубы, алые пятна, яркие ели и сосны. Ветер сменился, и донёс до них запах грибов, ягод и свежего леса.
— Мы туда не ходим, — тихо ответил Птица. — Там только смерть. Один раз я улетел от Матери-Дерева, но с трудом вернулся назад. Старики, когда я родился, говорили, что Исток хочет нас пожрать и тянет к себе.
— Но ты сказал, что вы оттуда пришли.
— Да, — тварь кивнула. — но никто не решился туда вернуться. Все хотят жить.
— Понятно.
— Не ходите туда, — внезапно сказал Птица.
— Почему?
— Вы не вернётесь.
— С чего такая забота?
— Вы не волки. Вы убили шакалов.
— Это важно?
— Да. Волки никогда их не трогали, — в голосе твари послышалась ненависть. — Они преградили нам путь к спасению, они приходят и убивают нас. Они никогда не нападут на тех, что прислал исток, никогда не нападут на хищника. Они находят самых слабых и убивают. А оставшиеся гибнут от голода и шакалов.
Альма шагнула вперёд.
— Мы не волки. И мы не хотим никого убивать. Мы хотим только узнать, что такое Исток. Ты нам сказал всё, что знаешь?
— Да.
— Скажи ещё раз, пожалуйста!
— Исток — это откуда мы пришли. Оттуда всё приходит. Но теперь чаще всего приходят хищники, — Птица расправил крылья. — Такие, как те, что вы убили. Они нас убивают. Если хотите остаться на этом берегу, останьтесь с нами! Там вы умрёте, а нам здесь поможете.
— Нет, — Сирш покачал головой. — Мы должны идти.
— Кому вы это должны?
— Себе, зверёк, — он оглянулся на своих товарищей. — Идём?
— Разумеется.
Они перелезли через корни Дуба и стали спускаться по каменистому склону. Птица не мешал им. Только когда они спустились вниз, протяжно крикнул «одумайтесь!» Сирш невольно оглянулся на него, и увидел, что Дуб вознёсся на огромную высоту. Маленькая фигура птицы поднялась с ветвей и пропала в небе.

2.
Осенний лес дышал влагой и сыростью, словно год уже не подходил к своему зимнему излому. Мягкий сумрак полз под золотыми листьями. Старые дубы чередовались со стройными золотыми берёзками. Но даже их прозрачные кроны не давали света. Деревья тут тоже были больше, чем им положено быть. Иногда им встречались твари. Изломанные подобия животных, кабаны с человеческими глазами, лохматые лисы, больше похожие на обезьян. Они перебегали дорогу, прятались в дуплах и под корнями деревьев. Но хищников больше не встречалось. То ли те убитые шакалы были единственными на этом берегу, то ли слава об их отряде неслась впереди них.
На второй день они вышли на ещё один каменный холм. Тут не было деревьев, зато стояли развалины башни и частокола. Огромные брёвна почернели от времени, перекрытия башни провалились. Внутри Тур нашёл останки тварей и стрелы пограничников. Задерживаться тут не стали. Сирш не то, чтобы поверил рассказу птицы о страшных и чудовищных волках, но ему стало не по себе от открывшегося зрелища. Многие останки тварей действительно оказались похожи на человеческие.
На третий день лес изменился. Он стал старым, как мир и призрачным, как небытие. Утром в нём появлялся туман и ложные огни. Стало трудно спать. Только рыцари Кардаша спокойно могли отсидеть своё время и потом весь день идти. На пятый день Кивеси велела друзьям спать и не думать о ночных дежурствах. Сирш попытался для вида протестовать, но желание выспаться оказалось сильнее.
— Как ты думаешь, почему это происходит? — как-то спросила у него Альма. Она сидела около маленького костерка, подобрав под себя ноги. За дни путешествия её волосы и лицо испачкались, и она стала выглядеть маленькой старухой. Только когда Альма улыбалась и становились видны белые мелкие зубы, она преображалась.
— Ты меня слышишь?
— Да! Прости, я задумался. Что именно ты имеешь ввиду?
— Этот… туман, — волшебница обвела рукой деревья вокруг их стоянки. — Это всё. Зима на пороге, а мы даже не надеваем тёплые плащи.
— Может быть, мы ушли на юг, — пробормотал Сирш.
— За семь дней?
— Тогда я не знаю, почему. Но это проклятые земли. Тут может быть всё, что угодно.
— Мне это не нравится.
— Мне тоже, но пока оно не стоит того, чтобы возвращаться, — Сирш задумчиво достал из котла кусок сушёного мяса. Еды у них оставалось не то, чтобы много, но ещё на столько же дней хватит. Волшебники их возраста и опыта порой достигали того состояния тела и души, когда физическая еда становилась не так важна, как для обычного человека. Но скоро придётся о ней задуматься. Сирш представил себе треугольник земель между великими реками. Исток, чем бы он не был, должен находиться посредине. Сирш десятки раз рассчитывал, где он может находиться и сколько займёт этот путь. Выходило не меньше тридцати дней, если они не будут останавливаться, не встретят на пути крупных рек и гор.
Утром десятого дня они подошли к первой реке. Поток был небольшим, их берег высоко нависал над водами. Только были эти воды странными.
— Что это? — Альма подошла к самому краю их берега. Она так низко нагнулась, что Сирш испугался, как бы она не упала. Воды реки словно светились в сумраке леса. Голубые, яркие, как цветное стекло, они медленно текли и несли ветви и листья. Сирш попытался разглядеть русло, но увидел только своё отражение. Он попробовал кинуть камень, но тот стал невидим едва только попал в воду.
— Что будем делать? — спросил Тур. Он встал на четвереньки и заглянул в воду. Его длинная чёрная коса выпала из-за воротника и почти касалась воды.
— Возможно, я смогу перекинуть верёвку, — предположил Сирш.
— Странные вы, — прогудел Кемел и достал свой топор. Сирш смущённо закашлялся. Действительно, есть выход гораздо проще. У Кима ушла четверть часа, чтобы найти подходящее дерево — старую корабельную ель — и ещё столько же, чтобы подрубить ствол. Кивеси растёрла ладони и с песней Кардаша толкнула дерево. Ствол вздрогнул, треснул, и как мост лег между берегами.
— Ты молодец, — Сирш пнул в ствол дерева. Что ж, перебраться по веткам на ту сторону они смогут. Кивеси отвесила ему шутливый поклон.
Перебраться на тот берег сковозь колючие ветки оказалось не так приятно, как казалось сначала, но Сирш справился. Он шёл первым и раздвигал ветви. За ним шел Кимес и ломал особо упрямые ветви для идущих следом женщин. Тур шел последним. Когда все сошли на берег, он ещё стоял прямо посредине их шаткого мостика.
— Ту, давай сюда быстрее! — крикнула Альма. Но волшебник её не услышал. Он опустился на четвереньки и потянулся к воде.
— Да он сошёл с ума! — прогудел Кимес. Рыцарь вернулся на мост, схватил друга за шиворот и поднял. Тур весел в его руке без движения. Когда они сошли на берег, Альма кинулась к ним и с испугам принялась хлопать по щекам друга и бормотать заклинания. Тур вздрогнул и испуганно оглянулся.
— Мы за тебя испугались! — Альма с чувством обняла его.
— Не знаю, что это было, — Тур с трудом встал на ноги. Кимес поддерживал его за плечи. — Я… Я не знаю!
— Почему ты остановился?
— Река позвала меня! — волшебник сглотнул, сел на землю и обхватил голову руками. — Ты не поверишь, но… Так оно и было! Я вдруг понял, что должен спрыгнуть вниз!
Альма и Сирш переглянулись. Кивеси села перед волшебником на колени и взяла лицо Тура в ладони.
— Успокойся. Я сейчас помогу тебе… — Она наклонилась вперёд и коснулась своим лбом лба друга. Тур закрыл глаза и замолчал. Кимес фыркнул и отвернулся.
— Река действительно его позвала, — рыцарь погладила Тура по лицу и поднялась на колени. — По крайней мере, так Тур это увидел. Больше ничего не могу сказать, прости.
— Ничего, — Сирш оглянулся на голубые воды. Они медленно текли и перекатывались. Ему показалось, или течение замедлилось? — Думаю, нам лучше поспешить. Делать тут нечего.
Они молча поднялись и двинулись вперёд. Сирш не мог отделаться от ощущения, что, когда река скрылась за деревьями, он услышал звук, словно ломается толстый ствол дерева. Вскоре звериная тропа расширилась, и они обнаружили себя на заросшей каменной дороге, вымощенной желотоватым камнем.
— Надо же, — Кивеси постучала сапогом по брусчатке. — Я такую в Нанине видела, около старого храма Иштарет. Как дома побывала, честное слово!
— Это значит, что проклятые земли когда-то были обитаемы, — Сирш решил, что это обнадёживающая новость. Значит, Исток откуда-то появился. Глупый, вывод, конечно, но лучше иметь хоть какую-то надежду. Он достал из мешка астрономический угольник нашёл на небе Южную звезду. Что ж, дорога вела в нужном им направлении. Почему бы не облегчить себе часть пути?

3.
Осенний лес менялся и становился то гуще, то реже. Деревья тоже менялись. Они иногда шли через воздушные, едва тронутые увяданием рощи. Сиршу запомнился такой солнечный день, когда они встретили в такой роще ручей. Они смогли наконец-то пополнить запасы воды и умыться. Пока Кивеси и Тур чистили воду, Альма отошла в сторону в поисках ягод. Было тепло, и она сняла свой плащ и верхний кафтан. Он смотрел на неё и не мог оторвать взгляда. Он уже и забыл, какой Альма может быть красивой, а её волосы блестеть на свету!
На пути попадались и страшные замшелые леса. Тут мхи рваными бородами свисали с изогнутых больных ветвей деревьев до самой земли. Они шли по своей жёлтой дороге и старались не прикасаться ни к чему. Потом на пути снова встречались чистые рощи, светлые сухие дубравы с исполинскими деревьями. Один раз Сирш влез на такое дерево, чтобы оценить пройденный путь, но ничего, кроме бесконечного леса так и не увидел.
Как глава отряда, он считал дни и записывал в тетрадь всё, что они видели. Сирш никогда бы в этом не признался, но иногда ему казалось, что времени прошло гораздо больше, или наоборот, меньше, с начала их пути. Он списывал это на усталость и нудность путешествия. Они не встречали не только тварей, но и простых зверей. Несколько раз Сиршу казалось, что он видит в небе птиц, но никогда не был в этом полностью уверен. Когда они не встретили никого на семнадцатый день, он стал беспокоиться. Припасы почти закончились, а возможности пополнить их всё никак не представлялось.
В тот же день после полудня они вошли в то, что когда-то было городом.
Они даже не сразу поняли, что это такое. Дорога внезапно опустилась, а деревья поднялись. Они росли на грудах камней, между ними и вокруг них. Сирш думал, что это игра воображения или шутка проклятых земель, пока они не нашли настоящую стену с остатками дверного проёма. Внутри давно всё заросло.
— Сирш, кто тут жил? — Кивеси и Кемел остановились перед высоким столбом, покрытым мхом и едва различимыми рисунками.
— Откуда я знаю? — он попробовал было сковырнуть мох с части камня. Помогло мало. Он так и не смог понять, что тут когда-то было высечено, текст или узор.
— Жаль, — пробормотала Кивеси.
Они прошли половину города, когда Тур вздрогнул и указал вперёд. Там, в зыбком тумане, к ним приближались твари.
Фигуры заметили их только когда подошли почти вплотную. Первая подняла голову и в испуге остановилась. Всего их было почти две дюжины. Большая часть шла на двух ногах, но все они заросли шерстью настолько, что остатки одежды смотрелись на них насмешкой над человеком. У нескольких Сирш заметил длинные вытянутые морды или сросшиеся в звериные пальцы с когтями.
— Мы уже подошли к берегу? — с неожиданной надеждой спросила первая из фигур. По ресски она говорила странно, растягивая слова и отчаянно картавя. Другие фигуры переглянулись и сгрудились кучку за её спиной. Сирш подошёл ближе. Та, что спрашивала, была женщиной: в длинной рваной юбке, с мягким, заросшим шерстью лицом.
— Вам ещё долго идти, — к нему подошли остальные друзья. Тихо скрипнули ножны меча Кивеси. Она права. Кто знает, что ждать от этих тварей? Пусть они все ростом им до пояса, даже Ишерет не знает, на что они способны.
— Сколько?
— Мы шли от реки семь дней. Вам придётся идти гораздо дольше.
— Семь дней! — куцые уши женщины вздрогнули. — Семь дней! — Она опустила голову. — Мы идём уже столько лет…
Сирш опустился на одно колено, чтобы лицо оказалось на одном уровне с мордочкой твари.
— Ты можешь рассказать нам об Истоке?
Тварь вздрогнула, а её спутники отступили на шаг.
— Зачем вам это? Что вы отите?! Он очень страшный!
— Мы хотим узнать, что это такое, чтобы помочь таким, как ты, — ложь далась легко. Сиршу действительно было жалко рыжих тварей, которые сгрудились перед ним в кучку. В них не было ничего грозного. Скорее, они были жалкими, измученными и трусливыми, не смотря на то, что напоминали лисиц. — Ты дойдёшь до берега Великой реки, но там то, от чего вы бежите, не закончится.
— Не закончится? — тихо спросила рыжая.
— Нет. Древние маги давным-давно поставили там стену, через которую вам не перебраться. Они хотели защитить тот берег от Истока… И пока Исток будет, вы будете страдать.
— Исток — это страшно, — пробормотала тварь.
— Расскажите мне, что знаете.
— Мы ничего не знаем, — рыжая повесила голову. Куцые уши повисли. — Мы правда ничего не знаем. Моя бабушка рассказывала, что от Истока бежала ещё её прабабка. Они говорили, что Исток нас покалечил и сделал похожими на таких, как ты… Ты…
— Сирш. Сирш из Куметы. А это мои друзья. И мы не калеки. Мы люди.
— Это мы люди, — возразила рыжая. — Я Милеша. А это моя семья. Я веду их туда, где нет тварей!
Кивеси едва слышно фыркнула.
— Вам осталось не долго идти.
— Правда? — твари зашумели.
— Я же говорю, мы меньше двух десятков дней назад были на другом берегу великой реки… в общем там, где нет тварей. Но кого вы называете тварями?
— Тех, кого Исток посылает охотиться за нами, — Милеша снова испуганно сжалась. — Они… они постоянно идут за нами. И… мы никогда не дойдём! — она внезапно расплакалась. Волшебники переглянулись, и Сирш предложил тварям остаться с ним на отдых.
Они расположились вместе здесь же, между стенами старого дома. Рыжие лисички зачарованно смотрели, как волшебники раскладывали свои одеяла и разводили огонь.
— Мне даже как-то неудобно перед ними, — пробормотала Кивеси, убирая свои огненные камни. Лисички, похоже, сочли её само страшной и сильной колдуньей в отряде и благоговейно замолкали, стоило Кив открыть рот.
Они обменялись едой. Лисички дали связку сухих грибов и рыбину, они — полосы вяленой говядины и немного вина, которое твари сочли кислым и невкусным. Лисья малышня сперва пряталась за спины родителей, а потом расхрабрилась и полезла к Кимесу. Сирш не мог скрыть улыбки: под грозным обликом огромного рыцаря действительно скрывался добродушнейший и самый верный из друзей. И ещё любящий, не смотря не на что. Сколько боли ему принесла Кивеси, прежде чем разглядела в друге не только верного товарища, но и любящего её мужа?
Сирш и Милеша сели рядом друг с другом. Старая лисица охотно отвечала на все вопросы, а сама задавала только один: сколько же им осталось до земли, где нет власти Истока?
— Бабушка рассказывала мне, что мы убежали от Истока. Исток — вон там, — она указывала в сторону от Великой реки. — Он тянет нас к себе, поэтому от него идти трудно.
— Сколько лет вы идёте?
— Очень долго. Кату — это сорок дней, а год — десять кату, — Милеша показала ему свои короткие пальцы с коготками. — Я считала. С тех пор, как умерла моя бабка и я стала нушу моей семьи, мы идём пятьдесят лет.
Сирш сглотнул. Пятьдесят лет, да. Как можно идти между двумя границами пятьдесят лет? Они кругами ходят, что ли?
— Расскажи мне, через что вы шли. Вы видели какие-нибудь реки, горы, озёра?
— Да, — лисичка кивнула. — Мы шли через этот лес — она обвела вокруг себя руками, — десять лет. Мы даже хотели тут остановиться. Тут почти нет тех, кого посылает за нами Исток.
— Посылает Исток? Ты про что?
— Исток хочет нас к себе и посылает за нами чудовищ. Они похожи на тебя, — Милеша ткнула в него пальцем. — Только они страшнее.
—Откуда ты знаешь, что их посылает Исток?
— Просто знаю, — лисица пожала плечами. — Мы все это знаем. Истоку не нравится, что мы от него бежим, и он делает так, чтобы мы не могли этого сделать. Но скажи, сколько нам ещё идти туда, где нет Истока?
Через час такого разговора Сирш сам чуть было не озверел.
Ночью они тоже расположились рядом друг с другом. Несколько лисиц остались поддерживать драгоценный огонь. Как узнал Сирш, последний огонь в этой семье потух ещё когда Милеша только стала нушу. От их лица дежурить осталась Кивеси. Когда Сирш укладывался, Альма легла рядом.
— Как ты думаешь, сколько нам ещё идти?
— Ещё столько же, — пожал плечами Сирш. — Больше быть не может.
Он скосил взгляд на фигуры лисиц. Кивеси сидела спиной к ним, но он не сомневался: стоит тварям только подумать о недобром, и они узнают, то такое ярость боевой дочери Ишерет. Сирш улыбнулся и закрыл глаза.

Он проснулся гораздо раньше рассвета от крика. Сирш вскочил на ноги и спешно оглянулся. Кивеси уже стояла на ногах с обнажённым мечом в одной руке и горящей перчаткой в другой.
К их лагерю медленно приближалась тварь.
— Она только что появилась, — сообщила Кивеси. За их спинами визжали Лисички и с ворчанием поднимался Кимес. Сирш натянул лук и прицелился прямо в голубой глаз твари. Но стрела ударилась в каменную морду. Тварь поднялась на задние лапы. Она была похожа на убитых на берегу шакалов, но была гораздо больше размером, лыса и похожа на уродливого человека. В свете огня блеснули металлические когти.
— Это Исток прислал его! — тонко закричала Милеша. — Он нас нашёл!
— Сейчас и потеряет! — прорычал Кимес и отпихнул Сирша в сторону. Кимес с рёвом кинулся вперёд. Его тяжёлый меч перерубил лапу твари. Кивеси появилась рядом с другом и вонзила меч прямо в сердце твари. По клинку пробежали желтые сполохи, и тварь объяло пламя. Она закричала, отпрянула и завалилась на спину. Кимес подошел к ней и с рыком отрубил голову.
— Вот и всё, — пробормотала Альма. — Все живы?
— Вроде того! — Сирш оглянулся на лисичек. Те стояли по-прежнему всей толпой на месте и тряслись, словно были не лисами, а зайцами.
— Она мертва? — воскликнула Милеша. Она подошла к твари и пнула её босой нижней лапой. — Она мертва!
Лисички затрещали и принялись обниматься.
— Вы спасли нас! — Милеша вцепилась в пояс Кивеси. — Вы спасли нас! Он пришёл за нами, а вы его убили!
Она счастливо рассмеялась.
— Вы спасли нас!
— Да и нас самих тоже, — пробормотал Тур.
— Вы такие замечательные! Вы… вы нас спасли! — лисичка с чувством обняла ногу Кивеси. — Вот, пожалуйста, возьмите! — она кинулась к своим сородичам и взяла у них свёрток. — Возьмите, — Милеша развернула тряпку. Под ней оказалась толстая книга в бронзовых обкладках. Старушка ласково провела руками по металлу и протянула её Кивеси. — Возьмите!
— Что это? — рыцарь присела рядом с малышкой и взяла её сокровище. Сирш с шумом вздохнул. Книга тварей! Откуда? Они же не знают ни языков, ни грамотности. У них нет ни дружбы, ни любви, ни чести, ни закона. И вот — ему протягивали маленькую, с ладонь, книжку.
— Это наша история, — объяснила Милеша. — Бабушка сказала, что она поможет нам прийти туда, где будет безопасно. Но я не знаю, что с ней делать. Бабушка знала, но мама уже нет. И я не знаю.
— Это большой дар, малышка, — Кивеси оглянулась на Сирша. Тот кивнул. Да, разумеется, от такого подарка отказываться ни в коем случае нельзя.
— Вы нас спасли! Такая тварь уже приходила за нами. Она убила бабушку и десять наших родственников, — Милеша от волнения начала шепелявить, покрякивать и шипеть. — Она приходила за нами, пока мы не перешли красную реку! Она шла и шла за нами! Теперь Исток не будет идти за нами!
Кивеси молча передала книгу Сиршу. Тот с трудом унял дрожь в руках. Книга тварей! О таком на их родном берегу даже не слышал. Он спешно спрятал книгу в мешок.
Пока они слушали причитания Милешы, её семья набросилась на тварь и принялась рвать её на куски. Предже чем волшебники опомнились, лисички умудрились снять почти всё мясо. Сиршу и его друзьям досталась только одна лапа и немного мяса со спины. На вкус оно оказалось почти как медвежатина: жёсткое, вонючее. Но это было лучше, чем ничего.

4.
Вечерами Сирш начал читать книгу лисичек. Книга была странной, Сирш никогда таких не видел. Во-первых, внутри была странная толстая бумага из волокнистого растения. Всего около пяти десятков листов. Легче всего оказалось прочитать последние. Они были написаны старым ресским алфавитом с очень детскими ошибками. Каракули рассказывали о путешествии лисиц. Сирш насчитал шесть разных почерков. Записи были короткими. «Пересекли реку с красными водами. Такую же пересекали семь лет назад». С более старыми страницами оказалось сложнее. Во-первых, как понял Сирш, первые двадцать листов составили не лисички, если только у тварей не было каллиграфов и иллюстраторов. Прекрасные рисунки изображали бородатых мужчин и полногубых женщин с огромными глазами и руками. На двух рисунках были карты, которые Сирш не узнал, ещё на трёх – изображения городов. Прочесть же не удалось ни строчки. Сирш не знал ни алфавита — если это был алфавит! — ни языка книги. Хорошо было бы показать книгу наставникам в Кардаше, но туда… При этой мысли Сирш замирал.
Лисицы, если не врали записи, бежали от Истока долгие столетия. Сирш не мог в это поверить. Он раз за разом перечитывал нечёткие каракули, и не верил. Он помнил рассказы пограничников, что на этом берегу творится чертовщина, и что от берега идти легче, чем к нему. Поделиться своими мыслями с товарищами Сирш решился не сразу.
— Возможно, они просто что-то напутали, — предположила Альма. Древних языков она не знала, но зачем-то сама долго пролистала книгу. — Ты уверен, что они правильно использовали слова? Может быть, они просто ходят кругами, а за годы принимают десятидневки.
— Милеша говорила по-другому.
— Милеша неграмотная тварь. И её предки были такими же. Сира, ты знаешь геометрию и сам видел карты. Не ты ли нам рассчитывал сроки пути? Тридцать дней — самое большее, сколько надо идти до этого Истока, — закатила глаза Кивеси. — Больше — если горы, реки… Но не годы. Эти твари глупы, не умеют считать и ходят кругами. Эти земли Прокляты, но они по-прежнему подлунны.
— Тогда почему тут так тепло? А голоса, а твари, а та странная река?
— Мы ушли на юг, — пожала плечами волшебница. — Или где-то впереди есть горы, которые направляют сюда южный ветер. Вот и всё объяснение. Голоса и река нам показались, потому что Исток. Не зря же древние поставили границы.
Сирш кивнул, признавая её правоту. Но ощущение, что они обманывают себя сами, его не оставило.

Осенний лес закончился на двадцатый день. Древняя дорога вышла из-под деревьев на бесконечную равнину. Горизонт терялся в дымке. Ночью на небе не появлялись звёзды, и они не могли понять, где именно находятся. И никаких гор на горизонте не было.
— Как тут… странно, — пробормотала Альма. Сирш не мог с ней не согласиться. Равнина была зелёной, светлой и безмятежной. Но в то же время она была какой-то… не такой. Он наклонился и потрогал зелёную траву. Настоящая. Но чувства говорили о другом. Весь этот мир был ненастоящим, зыбким, призрачным. Все чувства Сирша кричали о том, что вокруг что-то не так.
— Еды тут будет не много, — пробормотал Кимес. Гигант временами сходил с дороги в поисках степных зверей, но каждый раз возвращался всё более мрачным. Никаких следов зверей не было. Только один раз им повезло, и на дорогу выбрела оленеподобная тварь. Сирш, прежде чем она сбежит или заговорит, пристрелил её. Мясо у этой твари тоже оказалось жёстким и вонючим, но они наконец-то наелись до отвала, а Кивеси насушила мяса в дорогу.
На двадцать третий день они дошли до ещё одного разрушенного города.
— И кто тут жил? — снова повторила свой вопрос Кивеси. — Твари, что ли?
— А Ишерет их знает, — отозвался Тур. — Книги у них откуда-то есть. Почему бы не быть городам?
— Они же тупые…
— Когда-то были умными.
— Когда-то? Тогда когда-то я умела на Луну летать.
— Не смешно.
Дорога шла через руины. Тут не было ни птиц, ни зверей, только высокая трава по пояс и несколько сухих деревьев. А когда-то город был большим. Сирш считал шаги и сбился на тысяче. Сколько тут могло жить людей и что с ними случилось?
На когда-то главной площади городка нашёлся колодец без решётки.
— Как вы думаете, вода там есть? — Тур подошёл к каменному кольцу и кинул внутрь камень. — Вроде что-то есть! — волшебник кинул ещё один и наклонился вперёд.
— Тур, отойди оттуда, — Сиршу не понравилось, как друг крутит головой, стараясь уловить звуки снизу. Или у него лишняя тревога из-за этого мёртвого города?..
— Вода там есть, — в темноту полетел третий камень. — Точно слышу звуки.
— Я тебе сказал, отойди, — Сирш схватил Тура за плечо и попытался оттащить его от колодца. — Мало ли, что там сидит!
— Я… Я… — Тур вцепился в камень. — Я не могу!
— Что ты не можешь? — раздражённо крикнул Сирш и замер. Руки Тура начали медленно утопать в камне.
Волшебницы первые попробовали помочь другу. Альма забормотала заклинания, а Кивеси ударила своим мечом рядом с руками Тура. Стенка колодца пошла трещинами и рассыпалась. Тур с хрипом упал на землю и попытался отползти прочь.
— Осторожней!
Камень колодца пришёл в движение. Он менялся и трескался. Изнутри донёсся скрежет и стук. Над колодцем взметнулись две трёхпалые руки, и на свет поднялась каменная тварь. Человекоподобное тело постоянно менялось, к нем прилипали новые камни из разрушающегося парапета и булыжники из мостовой. Тварь опёрлась на четыре каменные руки и оглянулась. Кивеси ударила её руки мечом. Две руки рассыпались и мгновенно встали на место. Тварь отмахнулась от рыцаря и кинулась на Тура. Волшебник выставил перед собой руки. Тварь на мгновение остановилась… и Тур застонал. Дюжина каменных шипов пронзила его грудь и живот. Кивеси с криком взмахнула руками. Тварь рассыпалась на тысячи камней. Они с тихим шелестом пришли в движение и покатились к разрушенному колодку.
Всё произошло так быстро, что Сирш не успел даже достать свой лук.
— Тури, — закричала Альма и встала на колени перед другом. Кивеси медленно подошла, накрыла разорванную грудь друга плащом и сложила руки в молитвенном знаке. Кимес повторил её движение. Сирш подумал, что было бы неплохо тоже помолиться об упокоении друга, но не смог пошевелиться. Он знал, что так будет. Когда они решили идти искать Исток, они все знали, что так будет. Но…
Он оглянулся назад. Тварь скрылась в колодце. Почему она убила именно Тура? Потому что он потревожил её покой? Почему не попыталась убить остальных? Испугалась? Он сглотнул и оглянулась назад. Дорога прямая, как стрела, уходила к горизонту между разрушенных домов и трав. Лес уже не был виден. Будет ли у них время вернуться назад? Нет. Они умрут быстрее, чем вернутся. Или за ними придут твари. Может быть, остаться тут? В мёртвом брошенном городе рядом с могилой их друга и чудовищем в колодце? Они останутся тут, начнут жить. Их четверо. Они… Может быть, дети?
— Нам нужно что-то сделать с его телом, — Кимес положил руку ему на плечо. Сирш вздрогнул. Он думал не о том, и думал неправильные мысли.
— Тут много камней, — Альма поднялась на ноги.
— Твари не доберутся до него?
— У нас есть выбор?
Они сняли с Тура его снаряжение, его амулеты и припасы. Тело волшебника положили под одной из стен, сложили руки и закрыли глаза маленькими камушками. И быстро заложили тело камнями.
— Спи с миром, — пробормотала Альма и вытерла выступившие слёзы.
Они ушли от города, не оглядываясь. Но на душе у Сирша было тяжело. Они сами выбрали свой путь. Сколько бы они не жалели, назад им не вернуться.

@темы: Исполнение, WinterStoryfest, Текст

---

"За рекой", часть 2

[aranrot]

Номер заявки: 31
Название: За рекой
Автор: Мирланда
Категория: джен
Жанр: фэнтези
Рейтинг: NC-17
Размер: миди, ~ 12 тыс. слов.
Саммари: столетия назад древние волшебники поставили невидимые границы по трём великим рекам, чтобы защитить людей от тварей и породившего их Истока
Предупреждения: безысходность

часть 2

5.
Сирш считал дни. Они шли всего двадцать пять дней. Совсем недолго для пяте… уже четверых волшебников. Но по ощущениям, они шли уже годы. Мир по-прежнему был ненастоящим, призрачным и туманным. Даже когда над полями появился настоящий туман, Сирш сначала подумал о том, что зрение ему снова изменяет. Вокруг всё призрачное ненастоящее, словно сон.
Бескрайняя степь сменилась новым пейзажем. Появились холмы. Между холмами высохшие русла и редкие сухие рощицы. Наступление зимы совершенно не чувствовалось. Сирш сказал бы, что тут царит самое начало осени. Не хватало только отъевшихся за зиму грызунов и птиц. Животных вокруг вообще не было видно, даже их следов.
А ещё на горизонте появились три башни. Сирш не знал, что это такое. Альма считала, что это какой-то мираж. Башни парили над горизонтом в тумане. Казалось, подойти к ним возможно за пару дней, но они не приближались, сколько бы не идти. Иногда ночью Кивеси клялась, что видела, как по башням пробегали сполохи голубого света, и что после она не могла заснуть и видела один и тот же кошмар: земля становилась жидкой, как вода, и от этих башен шла огромная волна, которая разбивалась только о границы древних. Но кроме Кивеси никто сполохов или снов не видел. Они вообще перестали видеть сновидения.
Вечером двадцать пятого дня волшебники пришли к ещё одному городу. Сирш научился ориентироваться в записках лисиц, и объявил друзьям, что впереди будет река с мостом. Действительно, пока они шли через мёртвый город, послышался шум вод, а в воздухе появилась мелкая водяная пыль и прохлада.
Мост появился перед ними словно из неоткуда. Жёлтая дорога упиралась в огромную чудовищную конструкцию целиком из железа. Две огромные дуги нависали над широким чёрным потоком. На длинных цепях под ними болтались железные плиты.
— Не нравится мне этот мост, — пробормотал Кимес. — Нахрена такое вообще строить?
— Может быть, его построили волшебники? Как железные посты Кардаша? — предположила Альма.
— Ты те мосты видела? — возразил Кимес. — Там прочные хорошие мосты из железа и камня. А тут детские качельки, тьфу.
— Другой путь тут вряд ли есть, — пробормотал Сирш. Ему тоже не хотелось приближаться к этому странному строению, но не из-за его зримой хрупкости, а потому что лисицы утверждали, что за переход через мост необходима плата. Какая плата? Кто её потребует? Зачем? Как? Чем платить? Вопросов было больше, чем ответов.
— Тогда пойдём? — предложила Альма. — Раз у нас нет выбора!
Они обнажили оружие и двинулись вперёд. Первым на мост шагнул самый тяжёлый, Кимес. Рыцарь встал на одну из подвешенных плит сначала одной ногой, потом двумя. Цепи заскрипели, но ничего не случилось.
— А чёрт его знает, может быть, получится, — он сделал несколько шагов вперёд, не опуская меча. Плиты немного покачивались под его ногами, но падать вниз не собирались. — Ладно, ребята, идём вперёд. Кив, идёшь?
— Да, — Кивеси вступила на мост. — Иду!
Цепи в ответ пришли в движение. Они извивались, переплетались и растягивались. Кимес с криком кинулся к подруге и разрубил несколько. Кивеси подняла руку с мечом и пропела одну из песен Кардаша. Цепи отпрянули от неё. Альма и Сирш кинулись к ним на помощь.
— Ким! — цепи сплелись между собой и отрезали путь к Кимесу. Рыцарь кричал и рубил их, но появлялись всё новые цепи. Альма оттолкнула Сирша в сторону и ударила своим посохом по цепям. Железо вздрогнуло, пошло волной и опало на плиты. За ними открылась ужасная картина, Кимес висел над плитами моста. Цепи сдавили его так, что лицо побелело. Он был ещё жив, и его взгляд на мгновение упал на Кивеси. Она закричала и кинулась к нему. Цепи, словно в насмешку, сжались ещё сильнее и внезапно упали вместе с телом рыцаря.
— Быстрее! — Сирш подбежал к другу. Кимес был бледен, как мел. Они с Кивеси схватили его за руки и потащили к другому берегу. Альма шла за ними и держала наготове свой посох. Но цепи не собирались нападать снова. Мост успокоился и снова стал просто странной прихотью древних волшебников.
Они уложили тело Кимеса на жёлтый камень на дороге. Альма села около него и приложила ладони к его лбу и сердцу.
— Ну? — Кивеси стояла рядом на коленях и глотала слёзы.
Альма опустила руки и покачала головой. Кивеси закрыла лицо руками и зарыдала.
— Кив…
Кивеси подползла к лежащему Кимесу и обняла его. Сирш сглотнул. Он знал, что они любили друг друга и были близки даже больше, чем брат и сестра. Кивеси лбом к лицу возлюбленного и зарыдала. Альма отвернулась. Сришу невольно захотелось спросить, будет ли она плакать по нему так же горько?
Кивеси сквозь рыдания запела старую погребальную песню ордена. Она пальцами расчесала длинные волосы Кимеса, отёрла его лицо от грязи и осторожно сняла с него плащ. Она осторожно сняла с него знак ордена и надела его на себя, а свой положила ему под одежду на грудь рядом с его длинным мечом. Потом сама завернула рыцаря в его последний саван.
— Спи, мой любимый. Да хранит твой покой Ишетер. Дождись меня на мосту к ней, я скоро приду следом, — она поцеловала посиневшие губы и закрыла его лицо концом капюшона.
Сирш не мешал Кивеси в её приготовлениях.
— Идёмте. Время не ждёт.
— Кив, ты…
— Я в порядке, — Кивеси улыбнулась, но улыбка вышла страшным оскалом. — Мы ведь все знали, что так будет? Я вас ни в чём не виню.
Сирш кивнул.
—Тогда идём вперёд.

6.
Башни не желали приближаться к ним. Сирш готов был поклясться, что они только удалялись. Через два дня после смерти Кимеса, горизонт помрачнел. Башни заслонили горы. Сизые бесснежные вершины тянулись вдоль всего горизонта. Может быть, вот он, конец их пути? Горы им не преодолеть, как ни старайся.
На пятый день после смерти Кимеса луга и холмы закончились. Дорога поднималась наверх, в камни и скалы.
— Как вы думаете, что нас там ждёт? — пробормотала Кивеси.
— Что ты имеешь ввиду?
— Мы шли через лес и едва не потеряли Тира. Помните, тогда над той голубой рекой? Потом шли по степи и всё-таки потеряли его. Потом пришли в холмы и потеряли Кима. Теперь тут снова всё меняется. Возможно, в горах мы умрём.
— Лучше об этом не думать, —после паузы ответила Альма.
— Как прикажешь это сделать? — разозлилась рыцарь. — Как я могу не думать, если Ишетер уже распахнула над нами свои чёрные крылья?
— Успокойся, — Сирш положил ей руку на плечо. Рыцарь недовольно стряхнула его ладонь, но ничего не сказала. — Выбора у нас уже нет. Мы идём.
Дорога тут сохранилась лучше, чем внизу. Жёлтые камни словно светились изнутри. Даже в темноте было трудно потерять правильное направление. Но еды снова стало не хватать, как и дров. После смерти Кимеса Кивеси стала уставать и не могла выдержать даже полночи без сна. Подумав, Сирш велел всем ложиться спать. Тут не было ни животных, ни тварей, ни даже духов и демонов, и необходимость в часовых была меньше, чем во сне.
Когда они поднялись настолько высоко, что пропала трава, Сирш не выдержал и оглянулся назад. Внизу до горизонта простиралась равнина. Что он надеялся в ней увидеть? Город, где оставили Тира? Или мост, на котором они оставили лежать тело Кимеса? Сирш сглотнул. Он снова почувствовал, как Ишерет, любимая богиня Кардаша, встала у него за спиной, опустила свои чёрные крылья смерти и выдохнула на него отчаяние. Они в ловушке. Идти вперёд — значит умереть. Идти назад – превратиться в тварей, которые десятки лет шли к своей цели, которую они всё-равно никогда не достигнут. Они не пробовали идти назад, но Сирш перестал не доверять запискам лис. Они своими глазами видели то, что никогда бы не случилось на их родном берегу. Тут мир другой. Почему бы Истоку вправду не желать отпускать от себя тварей?..
Сирш невольно подумал, а отправился ли бы он в свой путь, если бы знал о том, что их ждёт? Нет, не пошёл бы. Он бы рассмеялся себе в лицо и как следует постучал по голове, чтобы выбить всю дурь. О чём он только думал? Что горстка волшебников сумеет справиться с тем, что пугает мир уже тысячу лет? Он, он уговорил друзей пуститься в это безумство. Да, они соблазнились славой великого подвига. Но он виноват, он рассказал им об Истоке. Они не заслужили такой участи, и лишь Ишерет теперь может помочь душам Тура и Кимеса обрести покой. А вскоре и их собственным.
— Смотрите, — окликнула его Кимеси. Рыцарь указала на каменную стелу на обочине которую было легко принять за старый камень слишком правильной формы. — Сирш, что тут написано?
— Не вижу, — он протёр глаза. В сумраке поверхность камня казалась ровной. Альма зажгла свой шар, и в мягком жёлтом свету он увидел строки.
— Не пойму. Какая-то… а, вот понимаю. Это что-то вроде старого кевитского. Слушайте. Склонитесь те, что идут сюда. Ибо здесь покоится глас Ну… Не… Чёрт, не понятно. В общем, глас Солнца и Луны, который прекрасен, как утренняя роса в первых лучах солнца, светлейшая ан-ы… ан-а-серу, чей лик памятен каждому живому… Как-то так, — он обошёл камень. — Тут то же самое.
— Ты знаешь, кто этот «Луна и звёзды» и «ан-а-серу»?
— Нет. Никогда не слышал о таких людях. Но мне кажется, «луна и звёзды» что-то вроде бога, а «ан-а-серу» - вроде бы его оракул или жрец. Знаки те же, что используют для оракула в Кеви-Али.
— Значит, впереди нас ждёт могила? — предположила Кивеси.
— Возможно.
— Я бы сказала, что точно, — Альма покачала перед собой свой посох. — По крайней мере, мы уже будем готовы в этот раз.
Кивеси кивнула и перевесила свой меч из-за спины на пояс.

К вечеру они прошли мимо ещё трёх каменных столбов и дошли до старой каменной арки. Когда-то на дюжине каменных столбов лежали огромные плиты, но все они рухнули. Дорога прошла под этой обрушившейся аркой. Они перебрались через неё и замерли. Прямо на них смотрели огромные твари с телами быков и огромными рогами. Прошло несколько мгновений, прежде чем они поняли, что твари были очень искусными каменными статуями.
— А я уже успела подумать, как буду пытаться перерубить их шеи, — нервно засмеялась Кивеси. — Они же такие огромные!
Альма зажгла огонёк и отправила его вперёд себя.
Они прошли мимо каменных быков в узкую расщелину. Её стены древние мастера украсили рельефами и росписями, но со временем краска сошла, а камень рассыпался. Сирш мог разглядеть только невнятные изображения длинных процессий и подношениями. Мужчины с мускулистыми руками и стопами и густыми бородами несли огромные подносы с горами даров. С другой стороны женщины с тонкими талиями и такими же мускулистыми руками несли на головах и в руках корзины. Они были чем-то похожи на людей из подаренной тварями книги: бороды, большие глаза и губы.. Обе стены сходились перед высоким старым портиком. Две толстые колонные поддерживали каменный карниз с цветами. Под ним горел огонь в масляной лампе, а высокий мужчина в длинной рубахе с огромными мускулистыми руками и ногами подметал ступени.
Он заметил огонёк Альмы и остановился. Сирш немедленно поднял рук, а Кивеси обнажила меч.
Мужчина оглянулся на них и отложил метлу в сторону. Он выпрямился и сказал несколько слов на непонятном языке.
— Мы не понимаем, что ты говоришь, — мужчина не выглядел угрожающим, особенно со своей метлой в руках. Он был очень высок, очень широкоплеч и очень… благороден? Сирш не мог бы назвать его ни красивым, ни даже симпатичным. Лицо было иссечено шрамами, одно веко не открывалось, а на руках не хватало пальца. Но в чертах этого уродливого лица была сила и мощь, словно стоящий перед ними человек. Длинная борода аккуратными кольцами опускалась на широкую грудь, а длинная рубаха выглядела чистой и опрятной. Всё это делало бородача удивительно человечным. Он был живым и был человеком. Впервые за долгие годы… или дни? Или всё-таки годы? Какая разница! Перед ними стоял настоящий живой человек!
— Кто вы? Что вы тут делаете? — Мужчина нахмурился и покачал головой Сирш повторил свои вопросы на семи языках королевств и на пяти древних языках. Мужчина понял только старый ресский.
— Я Ума-Лиу, сын Лам-Агаш и Умитаи из Ура. Я друг великой Ан-Ассеру, которую любили Солнце и Луна, и теперь я храню её покой. А кто вы?
— Я Сирш из Куметы. Это мои друзья Альма и Кивеси из Кардаша.
— Я никогда не слышал о таких местах, — покачал головой Ума-Лиу. — В какой стороне света они лежат?
— Они на востоке отсюда, — первой ответила Кивеси. Девушка с трудом подбирала слова на ресском, но Сирш не стал её останавливать. — Мы прошли через три реки, большой лес и три старых города, чтобы прийти сюда.
— Но там никогда не было тех городов, что вы назвали, — пробормотал Ума-Лиу. — И никогда не было леса.
— Ты, видимо, очень долго не покидал этого места, Ума-Лиу, сын Лам-Агаша и Умитаи, — предположил Сирш.
— Долгие столетия, — кивнул Ума-Лиу. — Какой номиш правит великим Уром?
— Я не знаю, что такое великий Ур. Я никогда не слышал ни про такую страну, ни про такой город.
Ума-Лиу вздрогнул, потом грустно улыбнулся.
— Неужели мир изменился настолько? Вы пришли из стран, которых не было, называете имена, которых не существовало и говорите, что не знаете великий Ур! Похоже, действительно приблизило время, когда я должен буду уйти, — он он тяжело вздохнул. — Но что мы говорим на пороге? Заходите. Я расскажу вам историю Ан-Ассеру, а вы расскажете про то, что произошло в мире.

Внутри гробница выглядела совсем не страшной, даже уютной. Тут было тепло, светло и сухо. Альма и Кивеси держались настороженно, но Сирш внутренним чутьём понял, что тут нет опасностей. Ума-Лиу был живым… по крайней мере, самым живым и самым человеком из всех обитателей этого берега.
Старик открыл большую глиняную бочку с вином и налил им в кубки замечательного, тёплого и вкусного вина. Оно было кислым, как все лесные ягоды мира, но оно не было той водой, что они с трудом пили по дороге сюда.
— Мне нечем вас угостить, — пробормотал Ума-Лиу, рассадив их вокруг открытого огня в бронзовой чаше перед столбом с урной на нём. — Я не нуждаюсь в материальной пище, а брать здесь человеческую мне неоткуда.
— Мы не обидимся, — пробормотал Сирш. — Мы в ней не нуждаемся, и мы рады уже видеть человека и греться у огня. Чем нам отблагодарить за твоё гостеприимство?
— Я оставлен здесь, чтобы оказывать помощь всем путникам, что идут мимо праха Ан-Ассеру, — он указал на глиняную урну. Сирш постарался разглядеть в ней что-то особенное, но не сумел. Он бы не придал значению этому невзрачному сосуду, если бы он не стоял на особом постаменте. — Но вы можете мне рассказать о местах, откуда пришли и куда идёте.
— Мы ищем… Исход… Ис… — Сирш задумался, подбирая правильные слова. — Мы ищем Исток. Мы думаем, что Исток — это три башни, что видны из долины внизу над горами.
— Три башни, чёрные и высокие?
— Да.
— Это башни Великого Ура, — в голосе Ума-Лиу послышалась любовь. — Город городов, царь городов и стран. Я родился в тени этих башен, там провёл юность, встретил Ан-Ассеру и пошёл за ней.
— Великий Ур, — Сирш достал из сумки подаренную книгу Лисичек. — Я признаюсь, что никогда не встречал этого названия нигде. Возможно, тут про него написано? — он протянул книгу Ума-Лиу. —Но я не могу прочитать эти записи. Там, откуда мы пришли, про Ур, великий или нет, никто и ничего не знает.
Мужчина принял книгу и раскрыл. Он нахмурился и пролистал страницы.
— Странно… Никогда не видел такого интересного… такой записи. Это удобно, — он пролистал страницы. — Должно быть, великий мудрец догадался так просто сложить тростник в такую удобную вещь. Ты можешь сказать его имя?
— Эм… У нас всегда было принято так сшивать бумагу… ты называешь его тростник, в такую вещь.
— Всегда?
— Долгие столетия, — кивнул Сирш. — Не меньше дюжины. Столько было лет самой старой книги, что я видел.
Ума-Лия помрачнел.
— Столько лет прошло! Расскажите мне всё.
Сирш кивнул.
Его рассказ занял несколько часов. Ума-Лия был хорошим слушателем. Он не перебивал и слушал всё: и историю Пограничников, и историю воин с прорывающимися из-за границы тварей, о решении узнать, что такое Исток.
— Похоже, я провёл здесь гораздо больше времени, чем считал до вашего прихода, — тихо проговорил Ума-Лиу. — Я думал, что люди снова оставили этот путь через горы из-за какого-нибудь бедствия и вскоре вернутся. Но вы не похожи на лжецов, и значит, бедствие было необычайным и страшным. И я чувствую, что моё время на этом свете заканчивается и скоро я отправлюсь к своим друзьям к вечным Солнцу и Луне.
Ума-Лиу поднялся на ноги и вышел из комнаты. Волшебники переглянулись.
— Он сумасшедший? — пробормотала Альма.
— Или пошёл за тварями, — предположила Кивеси.
Но Ума-Лиу пришёл со свитком тростниковой бумаги, той же, из которой была сделана книга.
— Возможно, это вам пригодится, — старик сел перед ними на пол и осторожно развернул карту. Она похрустывала под его пальцами. Ума-Лиу бережно гладил такие места своими большими пальцами. — Вот они, — его пальцы ласково коснулись изображения большого города со множеством башен. Сколько лет я не видел родного дома!.. И никогда не увижу. Мне осталось лишь смотреть на горизонт и тосковать.
— А где мы?
— Здесь, — Ума-Лиу указал на небольшой домик в одном из углов карты. Сриш нахмурился. Карта не была похожа ни на одну ему известную. На ней были обозначены только города и реки. Даже гор, внутри которых они сейчас находились, не было.
— Ты дашь нам эту карту?
— Если вы захотите её взять, — кивнул старик. — Но вам осталось немного. Велиий Ур всего в пяти днях пути отсюда. Сирш невольно улыбнулся. Если он прав, что счёл Исток теми башнями, то и его расчёты оказались верны. Тридцать-тридцать пять дней до Истока. Что ж, этот путь они проделают быстро.
Они провели ночь в доме Ума-Лиу у его огня. Старик предложили им остаться и восстановить силы ещё несколько дней, но Сирш отказался. Что это им даст? Ничего. Ума-Лиу не стал настаивать и проводил их на ту сторону перевала. Ума-Лия остановился перед аркой, точь в точь, как та, чьи руины они миновали перед входом в гробницу..
— Дальше я не смею идти с вами. Я дал обет не покидать этого места до конца своих дней. Идите вперёд, — он поднял руки в благословении. — Да хранят вас Солнце и Луна. Пусть они помогут вам найти ответы на все ваши вопросы и вернуться домой.
Сирш горько улыбнулся.
— Спасибо тебе за всё, Ума-Лия. Да будет твой конец на этом свете спокойным и счастливым! А Ишерет вознаградит тебя за твою верность!
Они повернулись к старику спинами и пошли вперёд. Дорога через ущелье вывела их на склон гор. Впереди лежала огромная белая равнина, над которой возвышались три башни. Но на этот раз они не парили в вышине, а стояли прямо перед ними. Казалось, протяни руку — и коснёшься своей цели.
— Вот он, — пробормотала Альма.
— Но до него ещё идти, — отозвалась Кивеси.
— Тогда идём.

7.
Когда они спустились с гор, снова появился туман. Стало холодно, а деревья на пути были лишены какой-либо листвы. Они выглядели мёртвыми, но желания подойти и проверить ни у кого из них троих не возникло.
Под горами им встретился ещё один брошенный город, который к их удивлению оказался кем-то населён. Они притаились в руинах скотного сарая на окраине и наблюдали за тем, как в по дороге ходят твари.
— А ты говорила, что твари глупы, — попытался пошутить Сирш. — А вон у них целый город есть…
Но его улыбка быстро увяла. Твари ходили вдали от них, но что-то в их движении было… не тем. Сирш не очень хорошо знал, как твари должны двигаться. Но то, что он видел, казалось неправильным. Уродливые подобия животных ходили на задних лапах и пытались подражать людям. Они волокли небольшие телеги, таскали корзины. Бегали и играли дети.
Наконец, Сирш понял, что ему так не нравится. Он не слышал ни звука, кроме дыхания подруг. Твари всё делали молча. Даже дети молча бегали друг за другом, молча сходились и расходились.
— Что с ними такое? — он пробормотал себе под нос. — Они заколдованы?
— Мне кажется, что они — иллюзия, — пробормотала Альма.
— А мне кажется, что они мертвы, — предположила Кивеси. —Что? Они движутся, как игрушки! Вы что, никогда не играли? Дёргаешь тряпичную куклу за руки, за ноги, изображаешь, как будто она сама идёт.
Они перебрались поближе к тварям и поняли, что Кивеси не ошиблась. Твари оказались мертвы.
Пергаментные бледные лица, мутные иссохшие глаза. На многих висела старая почти истлевшая одежда. Твари ходили туда сюда, брали друг друга за руки, катили старые деревянные телеги, входили и выходили из дверей. Они делали одно и то же без остановки. Дети бегали друг за другом, потом садились прямо на дорогу и играли с камнями, потом снова поднимались и бегали. Твари таскали туда-сюда свои телеги, входили и выходили в свои дома, бесконечно носили пустые вёдра и опрокидывали их над пустыми канавами и корытами.
Волшебники попытались пробраться мимо тварей незаметными, но быстро поняли, что те не обращают на них ни малейшего внимания. Сирш заглянул в один из домов. Там сухая с облезшей шестью собака качала в колыбели свёрток тряпья.
— Что здесь происходит? — Они не опускали оружия.
— На карте Умы указан город…
— Я знаю, где мы. Я спрашиваю, почему тут ходят покойники? — разозлилась Кивеси. И внезапно хихикнула. — Зато сушёного мяса у нас теперь будет много.
Они вышли обратно на жёлтую дорогу и пошли через город. Никто не пытался их остановить. Мёртвые твари изображали живой город, но выглядело это так, словно какой-то безумный бог или колдун играл в куклы.
Они прошли через несколько больших садов и каменных столбов со стёршимися письменами. Дорога изогнулась и вывела их на большую площадь перед рухнувшим храмом. Твари тут изображали торговлю и уличные представления. Они отдавали друг другу свои товары, подкидывали камни и палки. Они прошли через этот рынок до самого храма, и остановились.
На каменном столе перед крытыми ступенями того, что они называли между собой храмом, сидел человек. Невысокая бледная девушка в одной старой рубахе, чем-то похожей на ту, что носил Ума-Лиу. Её чёрные волосы опустились до самой земли, а глаза затянуло бельмами. Она не шевелилась.
— Думаю, нам не стоит к ней приближаться, — прошипела Альма. Они отошли назад и вдоль палаток попытались обойти странную тварь. Хотя, почему тварь? Она выглядела как человек. Возможно, она тоже мертва…
— Кия-ан-ауш!
Сирш вздрогнул и оглянулся. Твари остановились и рухнули. Воля, заставлявшая их двигаться, исчезла. Он достал лук и направил стрелу на сидевшую на каменном столе девушку.
Колдунья слезла со своего стола, и Сирш содрогнулся. Её нижняя часть кривилась и сгибалась так, как будто у неё были сломаны кости в нескольких местах. Безглазая вытянула вперёд руки и кинулась к ним. Сирш не выдержал и отпустил тетиву. Стрела попала в грудь колдуньи. Она пошатнулась, но не упала. Она ощупала стрелу, испустила тонкий сиплый крик и кинулась к ним.
— Сирш!
Он выпустил в неё ещё несколько стрел, но то, что когда-то укладывала наповал медведя, не сработало. Кивеси оттолкнула Сирша в сторону и подняла свой меч. Ведьма накинулась на неё. Кивеси отрубила твари протянутую руку с когтистыми пальцами. Она без крови упала на землю и продолжила сжиматься и разжиматься. Альма нараспев прокричала заклинание и ударила тварь посохом. Она завизжала, заплясала на месте. Длинные волосы путались взметнулись и, словно змеи, схватили Кивеси.
— Ишерет! — закричала рыцарь и с одного удара снесла колдунье голову. Она отлетела в сторону вместе с чёрными волосами. Альма облегчённо вздохнула, но закричала от ужаса. Кивеси пошатнулась и упала на колени. Сирш и Альма кинулись к ней. Рыцарь упала на их руки. Из груди текла кровь. Альма зажала самую глубокую рану и зашептала исцеление.
— Бесполезно, — прошептала бледнеющими губами Кивеси. — Ишерет, ты пришла за мной…
— Нет, ещё рано, — возразил Сирш. Он не знал искусства исцеления, и смотрел, как маленькие ладони Альмы рисуют круги над телом подруги.
— Я была счастлива быть вашим другом, — Кивеси улыбнулась. — Но для меня — это всё. Кимес уже заждался меня.
— Нет, не смей умирать, — Под руками Альмы появился мягкий свет. Кровь перестала течь из одной раны.
— Поздно, — Кивеси взяла её за руку. — Мы с Кимесом будем ждать вас на мосту.
— Подожди!
— Да, Ким, я уже иду, — пробормотала Кивеси и закрыла глаза. Альма разделила ладони и закрыла две раны. Сирш положил голову Кивеси себе на колени и похлопал её по щекам.
— Очнись. Не смей умирать! Ты нам нужна! Мы не дойдём одним!
Бесполезно. Белые губы замерли в улыбке, а глаза остекленели. Кивеси, меч Кардаша, умерла.
Альма молча опустила окровавленные руки.
— Всё.
Сирш кивнул.
— Прости. Я не справилась.
— Ты сделала всё, что смогла, — Сирш взял её за руку. — Я видел.
— Нет, не всё. Я ничего не сделала, — Альма вытерла рукавом выступившие на глазах слёзы. Сирш посмотрел на неё, потом на Кивеси и внезапно заметил, как они изменились. Из пышущих здоровьем красивых женщин в самом расцвете их сил, они превратились в тени. Обе похудели, осунулись, волосы без ухода слиплись от грязи. Наверное, он сам тоже выглядел не лучше. Что с ними сделало это путешествие?
— Давай позаботимся о ней, — Сирш положил голову Кивеси на землю. — Чтобы до неё никто не добрался...
Они положили Кивеси на стол мёртвой колдуньи. Они вытерли её лицо, закрыли глаза камнями и завернули в плащ. Вместо её длинного кардашского меча Сирш положил свой короткий. На удивлённый взгляд Альмы он ответил.
— Её на мосту встретит Ким, так что от стражей они отобьются сами. А нам ещё пригодится такое оружие.
Альма кивнула.
Они ушли из города уже ближе к закату. Мёртвые твари лежали там, где они были, когда исчезла воля мёртвой ведьмы. Сирш и Альма равнодушно переступали через их трупы. Сирш растерянно подумал, что неплохо было бы пополнить запасы, но с удивлением понял, что не чувствует ни жажды, ни голода. ОН мог продолжать путь и так.


8.
Жёлтая дорога вела их через ледяные леса и поля. Зима наконец-то воцарилась… или всегда царила здесь? Сирш уже не знал, что он думает, а что бредит. Он устал и вымотался. У него не осталось даже сил на то, чтобы думать о мёртвых друзьях и о том, что их поход оказался бесполезным. Что они узнали? Ничего. Что делать с этим знанием? Тоже ничего. Обратно к людям они уже не вернутся. Записать и оставить эти записи рядом со своими трупами в надежде, что их найдут? Чем это поможет? Те, кто найдут их будут либо тварями, либо сами уже узнают, что ждёт на пути к истоку. Получается, что жили и умерли они зря.
Сирш не сомневался, что жить им осталось не много. В лучшем случае они дойдут-таки до башен Великого Ура. Они перестали быть миражом над горизонтом. Каждый день они становились немного больше. Сирш уже не мог этому радоваться. Он чувствовал, как постепенно превращается в тень себя. Было ли это влияние Истока, или следствием того, что они практически ничего не ели и не пили? Он не знал, а обсуждать что-то с Альмой не было желание. На ночь они разводили костёр из всех веток, что находили и ложились на прогретое пепелище спать бок о бок. В иное время Сирш обрадовался бы возможности провести ночь наедине с Альмой, но теперь у него не осталось никаких желаний или воображения. Они спали рядом потому что так было теплее. Во что они превратились?
Дорога начала петлять меж холмами. Мир стал более реальным и одновременно чужим. Чёрные деревья, синий снег, солнце, которое не давало ни тепла, ни достаточного сердца. Только три башни вдали, по которым пробегали синие всполохи. Всё это Сирш записывал в свою тетрадь, которую подложил в книгу лисичек. Ему почему-то показалось это важным. Зачем? Он не знал, ведь сам же понимал, что никто эти записки не прочтёт. Возможно, когда-нибудь сюда снарядят настоящую армию из волшебников, рыцарей и оборотней. Но когда это будет? И что даст им знание того, что когда-то были такие люди, как Сирш? Восхитятся ли смелостью или ужаснутся безрассудству? Кто знает. Скорее всего, им будет наплевать.
Они спустились с холмов на лёд большого озера. Сирш счёл, что на карте Ума-Лиу оно тоже есть, но проверять не стал: холодно и нет никаких сил, чтобы останавливаться и что-то делать. Он чувствовал, что может не встать.
Альма брела рядом. Маленькая волшебница от всех тягостей и печалей стала ещё меньше. Но она не говорила ему ни слова, хотя могла бы винить. Она имела право винить, ведь это он их всех погубил.
Когда лёд вокруг них вздыбился и превратился в огромную тварь с дюжиной рук, они не смогли даже достать своё оружие. Альма медленно начала оборачиваться. Сирш протянул к ней руки и закричал. Но было уже поздно. Ледяные иглы пронзили грудь и живот волшебницы. Посох с шаром на конце выпал из разжавшихся пальцев. Лёд в мгновения покрыл тело Альмы. Демон взревел и утянул её за собой под лёд. Сирш кинулся к ним, но вихрь сбил его с ног. Когда он сумело подняться на ноги, лёд смёрзся так, словно ничего не случилось.
Сирш медленно обернулся к башням Ура. Они стояли там, где стояли. Возможно, до них оставалась миля. А может быть, и больше. Кто знает, сколько ему потребуется времени, чтобы дойти до них? Он видел впереди крутой берег реки с редкими чёрными деревьями. Сколько он будет до них идти?
Он медленно подошёл к лежащему на гладком льду посоху Альмы. Он оказался тёплым. Сирш ласково провёл по витому узору дерева, которые он сам когда-то полировал для своего первого, старейшего и любимейшего друга. Зачем он позвал её сюда? Зачем позвал всех остальных? Чего они добились? В его мешке лежит описание пути, что они прошли. Но что с ним делать? Кому отдать? Следовало ли оставить его в храме Ума-Лиу? Может быть, он бы дождался других паломников и предал им историю их безумного похода?
Увы. Обратно ему не вернуться. Обратно он будет идти сотни лет. А Исток — вон он, прямо перед ним. Выхода нет, остаётся только идти вперёд и перед встречей с Ишерет увидеть как можно большее. Возможно, тогда строгая богиня смягчится и даст ему перед вратами вечно замёрзшего города повидаться с друзьями и обнять их. Возможно, он даст ему возможность присниться… Кому? Хотя бы молодому брату Умии… Как же его имя? Он поверит, что сон не просто игра его разума и запомнит всё, что Сирш ему расскажет. Хорошо, если бы это было так.
Берег оказался крутым. Сирш с трудом нашёл удобное место, чтобы ухватиться и было куда поставить ноги. Он подтянул тело наверх и вполз на берег.
Вот они, башни Великого Ура!
Сирш с трудом поднялся на ноги и взглянул на свою цель. Длинный меч Кивеси цеплялся за землю и бил его по Вот ему влетит от неё на том свете! Он не нашёл ему применению, не спас с его помощью Альму. Зачем было забирать и оставлять свою «зубочистку» на теле подруги?..
За озером стояли башни Великого Ура. Вот он, Исток! Отсюда появляются на свет чудовищные твари, отсюда их полчища атакуют границы древних, а Пограничники объявляют год бедствий. От Истока бегут твари вроде того маленького семейства лисичек, что с трудом умели говорить. Исток порождает чудовищ, которые охотятся на лисичек и им подобных. Что за хрень вообще этот исток? Три башни, а столько натворили.
Сирш улыбнулся и пошёл. Под ногами снова появилась старая дорога из желтоватых булыжников. Он обрадовался ей, как старому другу: скрасит и облегчит остатки его пути. Башни же приближались. Они уже не выглядели далёкими исполинами. Три столпа поднимались из земли, тёмные и угрюмые в свете молодого месяца. Сирш уже не хотел узнать, что они такое, ни, тем более уничтожить их. Ему хотелось просто дойти до башен. А там – будь что будет.
Он вздохнул, растёр ладони и пошёл вперёд.

Когда Сирш добрался до Истока, луна поднялась высоко. Небо очистилось от облаков, впервые за много дней появились звёзды. Сирш подумал было, что неплохо было бы по ним определить, где именно он находится, но махнул рукой. Он подошёл к первой башне. Вход в неё сиял тем самым далёким голубым светом и освещал длинную высокую лестницу.
Ребята сидели на ступенях. Альма заметила его первой. Она широко улыбнулась и протянула к нему руки.
— Мы ждали тебя!
— Вот ты не слишком долго ждала, — возразил Сирш. Он поднялся наверх. Мелкие ступени под ногами сливались в единую невнятную муть. Наверху, около портала и голубого света, было теплее. Сирш не понимал, почему это происходит, но был рад, что не придётся мёрзнуть. Он пощупал камень около ребят — тёплый! — и сел.
— А что ты всё о ней? А я? Я точно долго ждал, — обиделся Тир.
— Да... Точно, ты ждал… — сколько дней прошло? Сирш попытался посчитать дни со смерти друга по пальцам, но не преуспел. Жаль, что он потерял дощечку, на которой отмечал дни.
— Ты не хочешь ничего сделать? — спросила Кивеси.
— Точно, девочки, простите, — Сирш отстегнул от пояса меч и протянул его хозяйке. Альма взяла свой посох.
— Спасибо, что подобрал его.
— Как я мог его бросить?
Они помолчали. Сирш смотрел на своих друзей. Они все были живые, чистые и здоровые. Щёки Альмы снова округлились, а когда она улыбалась, на них появлялись маленькие ямочки. Борода Кимеса была снова заплетена в дюжину коротких косичек, как будто они были молоды, а он только-только получил шлем воина Кардаша.
— Тут так холодно. Я не могу согреться, — пожаловался Сирш и пощупал колени. Ноги едва слушались его.
— Правда? — Альма нахмурилась. — Я не замечаю. Ребята, вам холодно?
Остальные переглянулись и отрицательно покачали головами.
— Значит, я просто устал, — Сирш потёр руки. Это даже не ложь. Он ведь вправду очень устал.— Спать хочется.
— Значит, тебе надо поспать.
— Да-да, я знаю. Но подожди, — он всё-таки кое-как отогрел кончики пальцев. — Я усну, когда узнаю.
— Что ты хочешь узнать?
— Что такое Исток?
Кимес засмеялся.
— Спроси что полегче. Никто не знает, что такое Исток. Он просто есть.
— Ким прав, — кивнула Альма. —Он просто есть, а нам незачем знать, что оно такое.
— Это он? — кивок назад.
— Да, это он.
— Понятно, — Сирш снял сапоги и перемотал полотно на ногах. Потом кое-как отряхнул сапоги и надел их обратно. Конечно, вид у него не тот, которым он хотел бы запомниться миру. Кто бы хотел уйти грязным, потным, со слипшимися волосами и сбитыми в кровь ногами? Никто. Пусть смерть — это лишь мгновение, хочется как-то… встретить его по своим правилам, что ли.
— Сирш, ты готов? — Альма подошла к нему и положила руку на плечо. Она была настоящей, но сделанной словно из лунного света и стекла. Маленькая ладонь светилась голубым. Или это отражался падающий из огромных дверей свет?
Голоса снова начали петь. Низкие мужские пели о силе и славе, женские — о мире и любви. Сирш по-прежнему был уверен, что никогда не знал этого языка. Но он понимал пение. Не понимал, только почему голоса столь страшно бесстрастны, словно пели механические куклы.
— Да, — он встал и распахнул руки.
Друзья подняли его на плечи. Сирш закрыл глаза и запрокинул голову. Как хорошо! Он ведь так устал… В сомкнутые веки ударил яркий свет. Он даже не поморщился. Что же сейчас будет? Неважно. Жалко только то, что он не может вернуться назад и рассказать, что они тут видели.

@темы: Исполнение, WinterStoryfest, Текст

---

До весны

[Inhelt Dale]

Заявка № 20
Название: До весны
Автор: саша соболь
Бета: Driver
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Размер: мини
Саммари: Сван и Мартин, ну и антураж — Колорадо-ривер, скалы, мороз за тридцать и конечно снег, море снега — пустыня снега.
Предупреждения: жестокость и не взаимность до определенного моментаМне кажется, он оставил его тогда у дороги потому, что точно знал, что за ним придут.



Укутал в меховое одеяло, прислонил к тупому и ненужному знаку, указывающему поворот, за который никто не заглядывает. Оставить, не значит убить. Так он думал, — но не сбылось.

Когда через два дня Мартин вернулся, чтобы забрать одеяло или просто посмотреть, чем закончился адский эксперимент, то застал парня на прежнем месте. Он не двигался, и только по все еще вздрагивающим ресницам понял — жив!

Как он мог забыть, что ниже сошла лавина и даже поезда бросили в объезд? Злость и непонимание в этот момент накрыли его с головой. Вытряхивая парня из зимней одежды, он молча тряс его за плечи и раскачивал его и без того обмякшее от слабости тело.

— Какого черта ты не ушел? Почему остался тут, со мной? Убирайся, ненавижу тебя! Ты мне больше никто! — голос разрывало хрипами, вгрызающимися в слова. — Я же просил...

Бессильно опускаясь на снег рядом со Сваном, он боялся посмотреть ему в глаза — дул на обмороженные пальцы, заледеневшее лицо. Если бы он мог ответить! Молча смотрел из-под подернутых инеем ресниц. Не старался вырвать пальцы из теплых ладоней — он просто ждал, что за ним придут и придет именно Мартин, потому что так хотелось ему. А возможно, он просто не хотел тратить и без того слабые мерзлые крупицы любви, которые все еще теплились на дне этой черной души.

Сван покидал его много раз. Уходил в ночь, перегрызая кожаные ремни, спускался по свернутым жгутами простыням и плюхался в высокий снег. Тогда, убегая, он чувствовал, что сможет вернуться в этот дом всегда и его не страшило наказание. А оно всегда было в программе.

В этот раз все было иначе. Чудо не произошло. Новый охотник за Сваном увел его надолго — целый год Мартин не слышал о нем, и решил, что так будет лучше. Пусть, — мальчик заигрался или ему повезло. И любовь, в которой он божился ему в последний раз, просто очередная детская выдумка.

Он даже заревел как зверь, когда прошло полгода. Полгода без него. Река не приняла его жертву весной. Он выжил. Волк, которого он случайно не добил, напал и вырвал ему кусок мяса на плече. Он больше никогда не поставит приклад с правой руки. Но он привык, и левая служит ему не хуже. Иногда он так хотел поехать в город и пристрелить мальчишку за то счастье, которое он щедро подарил ему — Мартину. Оказывается, он мог любить.

Сван вернулся в конце лета. Вылез из белоснежной "Камаро", и даже не закрывая дверцу, рванул в дом. Закружил, заметелил молодым счастливым запахом, зацеловал припухшими после любовника губами. Он подрос и стал еще красивее. Ослепительно красив!

Он носился по дому, щекотал собак, выбросил старый засохший цветок, который притащил в прошлый раз, и сказал, что пришел навсегда. Мартин не мог поверить. Он хотел одного, чтобы головокружительная тряска вокруг него прекратилась, чтобы Сван не уходил или уходил скорее, прямо сейчас, а не то, — он не справится и...

Он не знал — только тащил пыльного от дороги и теплого летнего ветра парня наверх, в спальню, любил его до слез и навалившегося обмороком сна. А утром Сван исчез. Он захотел уехать, но проклятый "Камаро" не послушался и заглох у поворота. Он просто замерз — мигнул в последний раз фарами и тихо умер. Да, именно у того тупого знака.

И Сван исчез из города, из жизни очередного незадачливого любовника, он просто растворился в подступившей к горам осени, перешагнул границу, за которой всегда лежит снег. Правда, его никто не искал. Мартин не смог больше позволить ему уйти в тот день, когда он явился усталый и с виноватой улыбкой. Свалился у порога в рыхлых сугроб, раскинул в стороны руки и улыбнулся — я твой, Мартин! Он пялился в небо и ему не было холодно — он улыбался застывшему рядом Мартину, святому Мартину, как он часто его называл в первые дни. Обычно его представление о нем менялось спустя пару дней и тогда в доме появлялся "затворник, отшельник, да просто ебнутый на всю голову Мар".

Он подставил лицо для пощечины и сам ушел в подвал. Мартин позвал его вечером, вымыл в ванной и нацепил на руку кожаный напульсник. Первый — бычья кожа, серебристая цепь.

— Это не навсегда, — сказал он тогда. Смирение продлилось недолго. Сван психовал, грыз ремни, дрался и напивался, когда Мартин сваливал от него на охоту. Но не уходил — тупо ждал по-собачьи у порога. Иногда по несколько дней, пока тот не возвращался, залитый кровью животных, пропахший дымом и обугленным мясом, все еще свисающим со шкур. Он любил его в те дни, как... Как любит ласковая женщина, пока не получит свое. Но все возвращалось...

И Мартин устал. Плевать на зиму, похороненый под скалой "Камаро", ржавеющий несколько месяцев под ненастьем, разыгравшимся в горах. Пусть уходит на все четыре стороны. Если Сван хотел что-то получить, то можно было не сомневаться, что он обделает это дельце в три счета. Попросит, поноет, улыбнется фамильной улыбкой. И никогда ничего не станет обещать. Мартин уважал его за это. Хоть в чем-то парень был честен. Он не продавал свою любовь и дружбу никогда. Но в эту минуту, волоча на себе Свана вниз по дороге, он не думал, как он уйдет. А может быть и не хотел этого. Проучить стервозину в мужском обличье хотелось до одури. Но еще больше хотелось забрать его себе всего без остатка.

Он приволок Свана к машине, завернул в медвежью шкуру и свалил в лес. Пусть наконец уходит.

Мартин продержался всего лишь два дня. Ровно столько он и сам смог прожить в горах, а когда начал подыхать от горя и холода, который начал разъедать мозг, он вернулся к Свану, чтобы забрать его навсегда.

Или хотя бы до весны, когда сойдет снег и за "Камаро" наконец приедет эвакуатор.

10.12.2014

@темы: Исполнение, WinterStoryfest

---

Личный водитель

[nikitoss.]

Заявка № 4
Название: Личный водитель.
Автор: nikitoss.
Бета: juillet
Размер: миди
Категория: слэш
Рейтинг: R
Саммари: новогодняя сказка о Звере, его хозяине и их личном водителе

Красное октябрьское солнце одним боком уже зацепилось за верхние ветки полуоблетевших берез, когда Женька свернул к родной пятиэтажке. Он с тоской поднял глаза на темные окна своей квартиры и безнадежно оглядел полупустой двор. Идти домой, к изрядно поднадоевшему за последний месяц телеку не хотелось. Не торопясь шагая по кособокому тротуару к подъезду, он нащупал в кармане куртки старенькую Нокию и остановился:
«Завалиться к Матюхе?» - пальцы рассеянно поглаживали нагретый пластик. – «Та, рыженькая, вроде ничего так…»
Он вздохнул и, раздернув молнию, полез во внутренний карман за бумажником. Скривившись, пересчитал скудную наличность и, раздраженно запихнув бумажник обратно, решительно пошел дальше. Денег едва-едва хватало на опостылевшие пельмени, кадрить девочку с такими бабками – себя не уважать.
Возле подъезда его встретили истерично подвывающая сигнализацией и мигающая фарами мазда и обтянутая застиранными джинсами задница ее владельца, торчащая над распахнутым капотом.
- Здрасти, - буркнул Женька заднице, с невольной завистью окидывая взглядом машину, и захлопал по карманам, отыскивая ключи. Счастливый владелец закапризничавшей мазды поднял от мотора перемазанное лицо и оказался Коляном, соседом из квартиры напротив, с которым Женька, дембельнувшийся всего-то месяц назад, до сих пор не сталкивался.
Колян был не из их компании. Старше на несколько лет, ботаник-заучка, единственный из их двора ездивший в «английскую» школу в другом районе. Они с веселым презрением свистели ему вслед при случайных встречах, и от них же он получил намертво приклеившуюся к нему вполне безобидную кликуху Птица, но в большинстве случаев Женька с приятелями обходили его стороной, предпочитая не связываться. Несмотря на свой английский и отглаженные брюки, Птица был крепким пацаном и три раза в неделю ходил в секцию дзюдо в соседней спортшколе. После выпуска он поступил в столичный вуз со сложным названием и уехал. Женька и не вспоминал о нем все эти годы и сейчас с удивлением смотрел на дружелюбно улыбающееся, смутно знакомое лицо из детства.
- О, Женек! – Птица стянул перепачканную перчатку и торопливо подошел к нему, протягивая руку. – Здорово! Вернулся, значит?
- Вернулся, - подтвердил Женька, отвечая на крепкое рукопожатие, и замолчал. Он решительно не знал, о чем разговаривать.
- Как сам? – Птициного дружелюбия хватало на двоих. – Освоился? А я в прошлом году вернулся, как раз тебя забрали только. Антонина Петровна мне о тебе много рассказывала, я ее подвозил иногда… Жаль. Отличная была тетка.
Женька хотел сказать, что Антонина Петровна, если и была теткой, то только его, Женькиной. И какого хрена Птица говорит какое-то гребаное «жаль» про смерть единственного человека, которому было не посрать на него, Женьку, но потом посмотрел на поджавшиеся Птицины губы, глубокую складку у него между бровей, вспомнил про «иногда подвозил», вздохнул и, кивнув на откинутый капот мазды, уточнил очевидное:
- Подломилась?
- Да, - с готовностью ответил тот. – Я в общем, не очень в этом разбираюсь, сигнализация ни с того, ни с сего срабатывает… Вот, доламываю, - хмыкнул он. – На сервис видно гнать придется.
Женька припомнил усыпляющее бормотание телека в тускло освещенной спальне и решительно сбежал со ступенек, на ходу стягивая куртку.
- Что стоим, кого ждем? – уже от машины оглянулся он на Птицу. – Показывай, что там у тебя.

Они закончили в стремительно сгущающихся октябрьских сумерках, подсвечивая себе фонариком, за которым Птице пришлось сгонять домой. Японская машина, начиненная сложной электроникой, не выдержала молчаливого Женькиного напора и жизнерадостной Птициной трепотни и, в конце концов, покорно умолкла, дисциплинированно подмигивая и взревывая исключительно по делу. Птице удалось почти невозможное и Женька, запустив по локоть руки в машинное железо, пару раз с трудом удерживался от ядовитых реплик по поводу «доламываю».
- Все вроде, - как можно небрежнее, наконец выдал Женька, изо всех сил сдерживая довольную улыбку в ответ на восторженное Птицино «Ну ты силен, Женек!»
Птица искренне и от души восхищался Женькой все то время, что складывал разбросанный инструмент и запирал машину. А тот неловко топтался рядом и уже не знал, как избавиться от этого фонтана дружелюбия и красноречия. Наконец, Птица закончил суетиться вокруг машины, в последний раз хлопнул дверью, доставая с переднего сиденья плоский кожаный портфель, пискнул сигнализацией и, повернувшись к Женьке, внезапно деловым тоном поинтересовался:
- А что у тебя с работой? Нашел что-нибудь?
Женька раздраженно повел плечом. Сам того не ведая, сосед наступил на больную мозоль.
- Нет пока, - нехотя ответил Женька и дернулся уходить. – Все, бывай, Коляныч, пошел я.
- Погоди, - Птица настырно поймал его за рукав. – Ты же до армии в сервисе подрабатывал, так? Я помню, мне Антонина Петровна рассказывала. И что, не срастается?
- Тебе-то что, - начиная злиться, буркнул Женька, стараясь потихоньку освободить руку, но Птица вцепился в него, как клещ, и, судя по всему, ждал объяснений. – Не срастается, - уже откровенно зло бросил Женька и выдернул руку. – Еще вопросы?
Птица, как ни в чем не бывало, кивнул и защебетал так стремительно, что Женька едва успевал отвечать на вопросы, горохом посыпавшиеся из него.
- Права есть?
- Есть.
- Водишь хорошо?
- Не жаловались.
- Завтра свободен?
- Я каждый день свободен.
- Отлично, - пробормотал Птица себе под нос и полез в свой шикарный портфель. Покопавшись в нем, он достал блокнот, ручку, и нацарапал пару слов и номер телефона.
- Вот, - проговорил он, вырывая листок и протягивая его Женьке. – Зовут Александр Валерьевич, позвони ему завтра с утра, пораньше. Сошлись на меня. Ему нужен личный водитель. Он после аварии, ногу еле собрали, только сегодня жаловался, что скоро разорится на такси. Он хороший мужик, и машина у него шикарная. Да и деньгами не обидит.
- Спасибо, - Женька осторожно взял протянутый листок. – А как это, личный водитель?
Птица небрежно отмахнулся.
- Да ничего особенного. Ну, отвезти на работу-с работы, на переговоры там… Саныч деловой мужик, вечно мотался, а сейчас сидит как привязанный, по телефону всех строит и бесится.
Он рассмеялся какому-то воспоминанию и дружески хлопнул Женьку по плечу.
- Это неплохой вариант, Женек, - уже серьезно закончил он. – У Саныча в знакомых полгорода. Он тебе, если что, такую рекомендацию даст – тебя с дорогой душой куда угодно возьмут.
- Ага, - неизвестно чему кивнул вконец замороченный Женька.

****
На следующий день он с семи утра кругами ходил вокруг своей Нокии, смирно лежащей на кухонном столе, мучительно решая важнейший вопрос: «пораньше» - это во сколько?
В очередной раз взглянув на часы, стрелки которых, казалось, приклеились к циферблату, он со вздохом отправился в ванную. Надо было как-то пережить ближайший час - остатки здравомыслия подсказывали, что звонить незнакомому человеку в начале восьмого с просьбами о работе как-то несерьезно.
Давясь, он едва запихнул в себя неизменный бутерброд, с отвращением сделал пару глотков чая и поставив в раковину едва ополовиненную кружку, схватился за Нокию. На часах было 7:45, а у него совершенно закончилось терпение. И только набрав наизусть выученный номер и напряженно вслушиваясь в длинные гудки, он сообразил, что совершенно не подготовился к предстоящему разговору.
«Что говорить-то?» - в панике еще успел подумать он, как гудки в трубке смолкли, и низкий мужской голос, четко проговаривая слова, произнес:
- Перелыгин, слушаю.
У Женьки мгновенно взмок затылок и окончательно отнялся язык.
«Перелыгин? Какой еще Перелыгин?» - в голове царил полный ералаш.
- Я вас слушаю, - с легким нетерпением повторил голос.
Женька как-то резко психанул. С чего он так завелся? Ну, откажет ему этот… Перелыгин. Дел-то, не в первый раз.
- Здрасти, - бухнул он. – Вам водитель не нужен? Мне Коляныч ваш номер дал, сказал позвонить, пораньше, - поспешно перевел он все стрелки на Птицу.
- Коляныч? – изумленно повторил голос и замолчал на пару секунд. Женька честно пытался вспомнить фамилию соседа, но явно переоценил свои возможности. В голову почему-то лезли воробьи и галки, когда голос в трубке с явственной улыбкой поинтересовался:
- Воронков?
- Да, Воронков! – с облегчением почти закричал Женька.
- Так, все понятно, - с удовлетворением произнес голос. – Ну, вот что, молодой человек, вы не могли бы подъехать на Циолковского, 45 приблизительно через час? На личную, так сказать, встречу? Знаете, где это?
Женька поспешно заверил, что мог бы и знает и, едва попрощавшись, с облегчением нажал отбой и вытер об штаны влажные ладони. Думать о том, как жалко он сейчас выглядел, совсем не хотелось.

Циолковского, 45 оказалось огромным зданием, в прошлом принадлежащим какому-то заводу. Сейчас его мирно делили между собой несколько солидных фирм-арендаторов, о чем и уведомляли затейливые, но малопонятные вывески на входе. Женька поочередно зачел все эти ООО, ЗАО и даже ОСАО с ни о чем не говорящими названиями, и понял, что сам, без звонка, Перелыгина здесь не найдет. Роясь в кармане в поисках крошки Нокии, он отошел в сторону, к битком забитой автостоянке и тут увидел его.
Он стоял чуть в стороне, спокойно и горделиво демонстрируя окружающим лаковый изгиб кузова, сдержанно отблескивал хромом и, Женька был готов поклясться, смотрел на него сквозь хищную прорезь фар с ленивой снисходительностью вожака стаи. И Женька не выдержал. Воровато оглянувшись, и убедившись, что никому нет до него дела, он бочком подкрался к замершей зверюге и, едва сдерживая жадную дрожь в пальцах, осторожно, едва касаясь, провел ладонью по антрацитово-черному крылу. Зверюга дрогнула и подставилась под ладонь. Женька выдохнул и полез знакомиться поближе. Он как раз добрался до салона, с горящими глазами и совершенно забыв об окружающих, когда ему на плечо опустилась чья-то ладонь и смутно знакомый голос индифферентно поинтересовался:
- Понравился?
Женька с трудом включился в окружающую действительность и понял, что попал. Владельцу такой тачки вряд ли объяснишь, что он делает, согнувшись в три погибели у машины стоимостью в три с лишним куска, и зачем буквально несколько секунд назад погладил диск переднего колеса.
- Понравился, - включив остатки наглости, он, не спеша, разогнулся и, сунув руки в карманы, с вызовом посмотрел на владельца тачки-мечты, тачки-праздника, тачки-на-которую-хрен-заработаешь.
Владелец неожиданно оказался одного с ним роста, и Женька, привыкший взирать на мир сверху вниз, с высоты своих почти двух метров, удивленно моргнул и прищурился. Мужик к тому же был куда шире него в плечах, отлично одет (ну еще бы!) и, как ни странно, глядел на Женьку с мягким юмором в очень темных глазах.
- А ты ему? – неожиданно спросил незнакомец, и Женька моргнул второй раз. Странные какие-то пошли владельцы элитных тачек.
- Мне кажется, да, - неуверенно дернув плечом и чувствуя, как кровь бросается в лицо от абсурдности ситуации, но отчего-то совершенно не в силах сдержаться и промолчать, выдавил он.
Мужик непонятно дернул ртом, но, к счастью, не улыбнулся. Иначе Женька, скорее всего, не сдержался и нахамил бы ему. Или ударил. Смотреть в это гладковыбритое, холеное лицо и молча терпеть унижение почему-то было выше его сил.
- Перелыгин, - неожиданно протянул руку владелец БМВ. И Женька еле-еле успел подхватить едва не сорвавшееся с языка прочувствованное «Блядь!». Мужик был полон сюрпризов и вполне соответствовал своей машине.
Вместо этого Женька пожал протянутую руку и, ни с того ни с сего, как в детстве бухнул:
- Женек.
- Очень приятно, Евгений, - глаза Перелыгина откровенно смеялись. – Итак, главное мы выяснили. Теперь детали. Права у тебя с собой?
- Да, конечно. – Женька позорно засуетился, торопливо расстегнул молнию и полез во внутренний карман, боясь даже думать, что серое и унылое октябрьское утро принесло на хвосте такую невиданную, неслыханную удачу – оседлать мечту, почувствовать под ладонями рычание укрощенного зверя, его мощь и норов.
Перелыгин небрежно повертел в руках Женькины корочки, между делом поинтересовался, большой ли у него водительский стаж, с видимым удовлетворением выслушал сбивчивое «в армии весь последний год за рулем. Не на таком, конечно, так, дрова…» и, возвращая права, пристально взглянул Женьке прямо в глаза.
- Ну так что, Евгений, попробуем?
Женька не верил своим ушам. Вот так, запросто, ему доверят такую тачку? Через каких-то пять минут знакомства?
Он открыл рот и внезапно понял, что не может произнести ни звука. Горло сдавило, будто мягкой лапой, и он с усилием, смертельно боясь, что этот сумасшедший Перелыгин передумает в последний момент, просипел:
- Заметано.
И крепко сжал протянутую ладонь с длинными пальцами.

****
Женька работал на Перелыгина уже несколько недель. Про себя он звал его только по фамилии. У него бы язык не повернулся называть его Санычем, как это делали молодые балбесы, с которыми работал Перелыгин, и он был совершенно убежден, что Перелыгину совсем не шло его отчество, а вот фамилия была в самый раз, как раз то, что надо.
По его собственному выражению, Перелыгин «строил дома». Женька какое-то время был свято уверен, что тот строитель, но уже к исходу второго дня, помотавшись с Перелыгиным по городу, став невольным свидетелем бесконечных телефонных разговоров и личных встреч нового шефа, а главное, выяснив, что так часто упоминаемое Бюро и есть место его работы, сложил два и два и определил шефа в архитекторы. Время и вновь собранная информация лишь подтвердили его догадку.
До сих пор, на исходе второй недели, Женька просыпался как в детстве – с ощущением праздника, предвкушением длинного интересного дня. И едва ли не галопом мчался на работу, точнее, сначала на платную понтовую парковку, на которой каждый вечер оставлял Зверя. Восхищение машиной не притупилось и не стало чем-то привычным. Женька, садясь за руль и вдыхая ни с чем не сравнимый запах кожаного салона и едва уловимый – перелыгинского парфюма, мог бы поклясться, что это лучший запах на свете. Зверь был прекрасен, дерзок и непредсказуем. Женька трепетал перед его мощью и совершенством и безмерно уважал за суровый нрав.
Обычно они со Зверем забирали Перелыгина из его городской квартиры часов в восемь, возили по всему городу весь день, с небольшими перерывами на неизбежные совещания и летучки, и отвозили домой по-разному, но почти всегда ближе к девяти вечера. Женька не жаловался. Во-первых, Перелыгин был более чем щедр и с лихвой оплачивал все сверхурочно накатанные часы. Тот единственный раз, когда Женька, краснея и запинаясь, попробовал было что-то пролепетать по поводу «слишком много», закончился сдвинутыми перелыгинскими бровями и полной яда фразой о том, что «он вполне дееспособен, чтобы самому решать, кому и сколько платить за оказанные услуги». А во-вторых…
Надо было признаться, что Женька все-таки попал. Сразу же, с первого дня, со своего сиплого «заметано». Он восхищался Перелыгиным откровенно и безудержно, с восторгом ловил каждое слово, срывался исполнять любое поручение и просьбу, и как мальчишка с нетерпением искал потом одобрение в темных, без блеска, глазах. Он даже смирился и терпел перелыгинского
«Евгения», пусть и ненавидел это имя всей душой и предпочитал всему остальному привычное «Женек». Ведь это был Перелыгин, ему было можно.
Сам того не подозревая, Перелыгин почти полностью соответствовал Женькиной модели «настоящего мужика». Воспитанный теткой, пацаном Женька скорее бы удавился, чем признался, как завидует своим приятелям, между делом небрежно бросавшим «а вот отец сказал…». У него было достаточно времени, чтобы от восхищения и зависти перейти к нормальному юношескому цинизму, но это ничуть не мешало продолжать фантазировать, шлифуя и улучшая свой идеал, с годами добавляя к нему все новые и новые черты, посмеиваясь и издеваясь уже над самим собой. И вдруг Перелыгин.
Не похожий ни на кого, успешный, жесткий, уверенно прогибающий под себя людей и обстоятельства. Женька был так очарован воплощением своих фантазий, что легко прощал ему мелкие нестыковки с взлелеянным образом за один одобрительный взгляд и улыбку. А еще Перелыгин был владельцем Зверя. Женька, любивший и ценивший хорошие тачки до самозабвения, не мог не видеть, как идеально они совпадают во всем, до смешного, до самых незначительных мелочей, и лучшей рекомендации для него не существовало.
Они были так похожи: Зверь и его хозяин. Перелыгин так же рычал на подчиненных и так же хищно скалился, разговаривая с облажавшимся застройщиком. Они оба были мощными созданиями, от которых так и перло энергией, и Женька, уже ничему не удивляясь, наблюдал, как Перелыгин, не зная усталости, мотался с объекта на объект, категорически игнорируя палку и лишь все сильнее припадая на больную ногу. С удобством устроившись на широченном заднем сидении и обложившись бумагами, он успевал переделать кучу дел, читая, подписывая, отчитывая кого-то по телефону и назначая встречи. Женька, бесстыдно игнорируя свои прямые обязанности, казалось, мог часами рассматривать его в зеркало заднего вида, теша себя надеждой, что загруженный сверх всякой меры Перелыгин ничего не замечает. К вечеру этот бесконечный хоровод утихал, и Перелыгин, уже откровенно подволакивая ногу, садился к Женьке, вперед. Салон Зверя был большой и просторный, но впереди Перелыгин мог полностью вытянуть ноющую конечность и лишь виновато улыбался в ответ на Женькино ворчание. Вечер, когда Женька вез шефа домой, был их временем, он с нетерпением ждал его весь день. Отчего-то ему ужасно хотелось думать, что и Перелыгин тоже.
По вечерам Перелыгин был другим. Хищник утихал и становился игривым домашним котенком. Перелыгин травил анекдоты и забавные истории, расспрашивал Женьку о службе в армии и даже смеялся, по-настоящему смеялся – легко и непринужденно. У него совершенно отсутствовало ощущение личного пространства и он, рассказывая очередную историю, увлекшись, то и дело касался то Женькиной руки, то колена. Поначалу Женька с непривычки шугался, пока однажды не поймал себя на том, что подставляется под перелыгинскую руку не хуже, чем Зверь под его собственную, с удовольствием и едва ли не с нетерпением. Открытие сбило его с толку совсем ненадолго, и Женька решил забить и не париться по мелочам. Перелыгин был слишком успешен и популярен, и вполне мог позволить себе небольшие причуды, и не его вина, что Женька так неадекватно реагировал на такую ерунду, как дружеский подзатыльник.
Но мелочи, маленькие крючочки, возникали снова и снова, цепляли и не отпускали, противным комариным звоном зудели в ухо, и отмахиваться от них с каждым разом становилось все сложнее и сложнее. Они были совершенно безобидны и, на первый взгляд, абсолютно невинны. Женька при всем желании не смог бы объяснить, почему ему так запал тот случай, когда однажды, после очередного звонка, Перелыгин раздраженно отшвырнул на сиденье телефон и моча глядел в окно минут пять. А потом неожиданно рассказал Женьке историю о давнем приятеле, который сначала пропал на полгода, а теперь вот женился в прошедшие выходные, на умнице и красавице, женился на далеких теплых островах. Банальная история со свадьбой в финале, вот только рассказывал ее Перелыгин, зло и презрительно скалясь и выплевывая слова как камни, тяжело и с усилием. А Женька долго не мог понять, как чья-то свадьба могла довести Перелыгина до такой степени раздражения, и с легким недоумением думал, что же это за приятель, который мог так спокойно игнорировать его шефа.
Последний случай был уже совсем какой-то нелепый и странный. Женька вез тогда Перелыгина за город, «на дачу». По Женькиным понятиям, домина в сосновом лесу была чем угодно, но не дачей, вот усадьбой – пожалуй, но Перелыгин упорно называл махину «дачей», а кто такой Женька, чтобы спорить с ним? Была пятница и, как это часто случается, какая-то по-особенному сумасшедшая пятница. К вечеру Прелыгин едва дотащился до них со Зверем, и Женька сделал вид, что не слышит, как он с шипением сквозь стиснутые зубы устраивает поудобнее больную ногу и потом шелестит блистером обезболивающего. Перелыгин еще немного повозился и, откинувшись на сиденье с высоким подголовником, закрыл глаза.
«Уснул», - покосился на него Женька и убрал звук в колонках до неясного бормотания. Они долго толкались по пятничным пробкам, Женька тихонько матерился и нырял во дворы, объезжая и срезая везде, где только возможно. Вырвавшись за город, он облегченно перевел дух и прибавил газу. Зверь довольно фыркнул и наддал, мягко разгоняясь. Женька счастливо улыбнулся, вместе со Зверем предвкушая несколько десятков километров почти пустой дороги, и расслабился.
Он почувствовал это не сразу. Но в какой-то момент ощущение дискомфорта от чужого взгляда, стало настолько сильным, что он, невольно нахмурившись, дернулся, глянул по зеркалам, чтобы в очередной раз убедиться, что по-прежнему едет в относительном одиночестве и только потом додумался посмотреть направо. Перелыгин, оказывается, и не думал спать. С удобством развалившись на соседнем сиденье, Перелыгин смотрел на него как-то хищно и едва ли не голодно, скривив в непонятной усмешке рот. Перехватив его растерянный взгляд, Перелыгин не смутился и глаз не отвел. Лишь прищурился и продолжал смотреть все с тем же непонятным выражением.
«Пьяный что ли?» - нервно подумал Женька и снова покосился на соседа. Тот, как никогда, был сейчас похож на Зверя, сжатый в пружину, большой и сильный хищник. Женьке некогда было смотреть на дорогу, когда рядом сидел непонятно чему скалящийся Перелыгин. Зверь вильнул раз и другой, недовольно подчиняясь дрогнувшей Женькиной руке и Перелыгин, напоследок ухмыльнувшись как-то уж совсем плотоядно, неожиданно больно дернул его за ухо, разом приводя в чувство.
- На дорогу смотри, - резко произнес он и Женька, чувствуя, как непонятно с чего полыхают щеки, отвернулся и до самой «дачи» больше не смотрел на переработавшее начальство.
Он молча высадил Перелыгина у ворот, дождался, когда тот откроет кованую высокую калитку, и уже совсем было тронулся, когда Перелыгин вдруг обернулся и снова взглянул на него, с тем же бешеным голодом в глазах и нехорошей, непонятной усмешкой. Потом еще долго Женька ругал себя за то, как резко ударил по газам, и как обиженно взревел Зверь, рванув с места, оставляя далеко позади своего ненормального хозяина. К счастью, выходных оказалось вполне достаточно, чтобы он смог себя убедить, что половина увиденного ему просто почудилась и постараться забыть оставшуюся половину.
Забирая в понедельник Перелыгина с «дачи», он широко улыбнулся на неизменное перелыгинское «Доброе утро, Евгений» и вырулил на дорогу, испытывая смутное облегчение и упрекая себя за мнительность.

****
Как-то, ближе к обеду, Перелыгин подозрительно быстро вернулся с объекта, на котором в последнее время проводил большую часть своего времени. Он почти бегом прохромал к машине и, распахнув переднюю дверь, рухнул рядом с Женькой.
- На вокзал, опаздываем, - односложно бросил он и отвернулся к окну. Женька тут же завел Зверя и рванул вперед. Перелыгин промолчал всю дорогу, так и не повернувшись в Женькину сторону, и тот гнал Зверя, едва замечая светофоры и пешеходные переходы, перестраиваясь из ряда в ряд, подрезая, и лишь помаргивал аварийкой, извиняясь за свое беспардонное хамство. Он ничего не мог поделать, ведь Перелыгин опаздывал, а для Женьки это было куда важнее, чем сосущее предчувствие надвигающегося пиздеца.
Все шло не так. Это был их тайный знак, своеобразный пароль – Перелыгин на переднем сиденье. Усаживаясь вперед, Перелыгин будто переходил некую границу, и они были только вдвоем, а всё и вся оставалось там – за тонированными стеклами Зверя. Но сегодня Перелыгин вел себя так, будто никакого Женьки вообще не существовало, полностью погрузившись в себя и отгородившись непробиваемой стеной молчания, граничащего с отчуждением. До Привокзалки они доехали в рекордно короткие пятнадцать минут, и Женька, забывшись, повернул разгоряченное лицо к Перелыгину, ожидая увидеть такое желанное одобрение в глазах напротив, но тот уже дернул ручку, распахивая дверь, выскакивая из машины едва ли не на ходу, и, почти не хромая, быстрым шагом рванул к зданию вокзала. Женька обиженно сжал губы и тоже полез из машины, взглядом пытаясь отыскать смешавшуюся с толпой знакомую высокую фигуру. Перелыгин стоял на входе, разговаривал по телефону и, оглядываясь по сторонам, явно кого-то разыскивал в толпе. Женьке стало интересно, он щелкнул сигнализацией, запирая машину, и подобравшись поближе, нашел укромное местечко за пышной привокзальной елкой. Перелыгин тоже не терял даром времени, и, когда Женька взглянул на него в следующий раз, отыскался чуть в стороне, в компании мужика с неприлично огромным багажом. Вокруг очень стройного, почти тонкого мужчины, громоздился ворох из трех огромным баулов отличной светлой кожи и Женька, напрочь забыв про носильщиков, лишь подивился, как этот хлыщ умудрился дотащить их сюда. По большому счету, Женьке было плевать на чужой багаж, но вот на мужика, которого Перелыгин сейчас держал за руку – за руку, блядь! – совсем, совсем нет. Женька, сам того не замечая, опасно далеко высунулся из-за елки, во все глаза рассматривая хлыща, стоявшего к нему вполоборота и что-то весело говорившего улыбающемуся Перелыгину. Женьке мужик не нравился категорически. В нем все было не так. Он был слишком красив, какой-то картинной, журнальной красотой, слишком свеж и отглажен для человека, только что сошедшего с поезда, и как-то напоказ, слишком шикарно и броско одет во что-то светлое и длинное, с мягкими складками. Он был как минимум лет на десять старше самого Женьки, но это не мешало ему по-мальчишески задорно смеяться, закидывая голову и играя озорными ямочками на щеках.
Женька едва удержался от того, чтобы раздосадовано не плюнуть на чистенькую привокзальную плитку и уже совсем было собрался вернуться к Зверю, как Перелыгин, на мгновение оторвавшись от собеседника, взглянул прямо Женьке в глаза и нетерпеливо взмахнул рукой, подзывая. Делать было нечего, и Женька, не торопясь поплелся к этой что-то живо обсуждавшей парочке.
- И ты, конечно, не удержался, - в донесшемся до Женькиных ушей голосе Перелыгина было столько интимной снисходительности, что ему стало не по себе. Так разговаривают только с самыми близкими друзьями или очень любимыми, балованными женщинами, прощая им если не все, то очень, очень многое.
- За кого ты меня принимаешь, moncher? – приезжий картинно изогнул бровь и, рассмеявшись, добавил. - Мальчишка был так хорош, что там и святой бы не устоял. И знаешь…
Женька споткнулся на ровном месте и успел заметить, как Перелыгин предостерегающе сжал рукав светлого, даже на вид мягкого, пальто, и хлыщ резко замолчал.
- Мой водитель, - небрежно, как показалось Женьке, произнес Перелыгин, наклоняясь и берясь за ручку одного из баулов, который, к счастью, легко покатился на невидимых колесиках. – Евгений, ты не мог бы, - рассеянно проговорил он, неопределенно кивая в сторону баулов, и Женька, скрепя сердце, подхватил два оставшихся. Приезжий, даже не повернув к Женьке головы, и нисколько не беспокоясь о судьбе оставшегося багажа, подхватил Перелыгина под руку и со смехом произнес:
- Ну, хвались, слышал, ты себе новую игрушку купил?
«Сам ты…», - едва сдержался Женька, волоча сзади чужие баулы и смертельно обижаясь за Зверя. По крайней мере, ему казалось, что только за Зверя. За прошедший неполный месяц Женька видел Перелыгина разным и с самыми разными людьми, но вот сейчас с этим хлыщом под руку шел какой-то совсем другой Перелыгин. Он в одночасье стал таким же далеким и недоступным, как Зверь. Существом из другого, неизвестного мира, вход в который таким пацанам, как Женька, был заказан. И почему-то ужасно бесил тот факт, что там, за прозрачной и крепчайшей стеной, он оказался вместе с этим надменным красавчиком, напрочь забыв о личном водителе.

Женька отвез их на городскую квартиру Перелыгина, молча стерпел все такое же рассеянное перелыгинское:
- Сегодня можешь быть свободен, Евгений. Завтра - как обычно.
Помог внести баулы в огромный лифт Перелыгинской высотки и лишь напоследок немного психанул, услышав за спиной:
- Ну что, Сашка, гульнем, как встарь? Надеюсь, ты еще помнишь, какие мне нравятся?
И ответ Перелыгина, прилетевший из-за почти закрывшихся дверей:
- Блядун ты, Митька, и не меняешься.
«По бабам поедут», - сделал логичный, как ему казалось, вывод Женька.
Он провел тоскливый, совсем как встарь, вечер перед телеком, без удовольствия высосал полторашку пива и с горя завалился спать чуть ли не в девять вечера. И спал тяжело и беспокойно, отмахиваясь от дурацких снов, в которых то и дело мелькали голые женские ляжки и слышался издевательский перелыгинский смех.

А утром Перелыгин, как ни в чем не бывало, вышел из своего подъезда и был таким же, как всегда, собранным, подтянутым и приветливым. Женька уже привычно ухмыльнулся в ответ на «доброе утро, Евгений» и потихоньку двинулся в сторону главной городской магистрали. Перелыгин как обычно устроился сзади и вовсю шуршал бумагами, и сколько ни всматривался Женька в зеркало, стараясь найти на его лице следы вчерашнего загула, видел лишь привычные гладковыбритые щеки и твердую складку губ.
- Евгений, - не отрываясь от бумаг, внезапно произнес Перелыгин, - будь добр хотя бы время от времени смотреть на дорогу, ты во мне скоро дыру просверлишь.
Женька поспешно отвел глаза и уставился на светофор, перед которым притормозил пару секунд назад.
- Извините, - пробурчал он, чувствуя, как загораются уши.
Перелыгин сзади вздохнул и перестал шелестеть бумагами:
- Ты как ревнивая жена, Евгений, - фыркнул он. Внутри у Женьки что-то екнуло, и он, не удержавшись, снова взглянул в зеркало. Перелыгин сидел, вольно откинувшись на спинку сиденья и перехватив его взгляд, улыбнулся. – Это просто очень старый друг, еще с институтских времен, - глядя прямо в глаза Женькиному отражению, произнес он. - Сейчас работает за границей, вот специально заехал повидаться. Он, конечно, понахватался всякого и немного отличается от тех, с кем ты привык общаться… - Перелыгин на мгновение запнулся, а когда заговорил снова, голос его стал немного холоднее, будто подернулся тонким, хрустким ноябрьским ледком. – Он мой друг, Евгений, уж какой есть.
Перелыгин замолчал, и в воздухе повисло непрозвучавшее «Нравится тебе это, или нет».
Всю оставшуюся дорогу до Бюро Женька тщательно соблюдал дистанцию и скоростной режим. Внутри у него громыхал фейерверк такой силы, что временами заглушал все посторонние звуки. Перелыгин впервые заговорил с ним как с равным, да черт возьми, он объяснялся, чуть ли не оправдывался! Женька подумал и уже в который раз немного сбавил скорость. Не хватало еще, чтобы Зверь пострадал из-за его, Женькиных, непростых отношений с Перелыгиным.

Все полетело в тартарары на следующий же день.
Во-первых, всю ночь шел снег, густо и не торопясь засыпая осеннюю грязь. В связи с чем на дорогах творился просто ад кромешный, именуемый в народе как небезызвестный «день жестянщика». Женька недолго радовался, что его стараниями Зверь вот уже неделю щеголяет новенькой зимней резиной. Весь день он ездил с опаской, матеря про себя безголовых водил, не озаботившихся своевременным визитом в шиномонтаж. Женька и положил бы на благополучие их тачек, но они могли зацепить Зверя, а вот этого невозможно было допустить даже в мыслях. Проезжая мимо очередной аварии, он страстно мечтал только об одном: чтобы сегодня Перелыгин свернул свои дела пусть не пораньше, так хотя бы вовремя, без задержек. И когда тот, будто подслушав его мысли, непривычно рано вышел из Бюро и, усевшись как обычно впереди, скомандовал «домой», Женька радостно встрепенулся и, не торопясь, поехал наизусть выученным маршрутом. Зверь, бесспорно, отличная машина, но береженого, как известно, бог бережет.
Они как раз обсуждали последнее заявление Громова о том, что Московская область «вышла из заявки» на проведение у себя Чемпионата мира восемнадцатого года, дружно сойдясь на том, что Громов не дурак и умеет считать деньги, как у Перелыгина зазвонил телефон. В этом не было ничего необычного, телефон Перелыгина редко давал ему передышку больше, чем на четверть часа. И Женька сосредоточился на дороге, пока Перелыгин, молча, слушал о чем-то квакающую в тишине салона трубку.
- Ты с ума сошел, - неожиданно мрачно произнес Перелыгин. – Только через мой труп.
Трубка издала несколько требовательных трелей и выжидающе умолкла. – Хрен с тобой, через пятнадцать минут! – неожиданно рявкнул Перелыгин и, не дослушав собеседника, нажал отбой.
Женька с сожалением стал притормаживать. Программа на вечер явно менялась. Он вопросительно взглянул на Перелыгина и увидел, что тот в замешательстве трет переносицу, явно не зная, что сказать.
- Куда едем? – ободряюще улыбнувшись, спросил Женька. Перелыгин как-то странно взглянул на него, постукивая зажатым в ладони телефоном по колену:
- Тут недалеко, - наконец произнес он. – На светофоре свернешь направо, дальше я покажу.
Они недолго петляли слабо освещенными переулками и скоро оказались в центре, в старой части города. Перелыгин, молчаливый и напряженный, лишь изредка ронял «прямо, за фонарем - в арку» и озабоченно хмурился.
Наконец они оказались на тихой улочке, с аккуратными отреставрированными особнячками, вылизанными тротуарами и парковкой, чинно уставленной такими машинами, при одном взгляде на которые Женька был вынужден признать их достойной компанией для Зверя. Едва они припарковались, как Перелыгин вышел и, прежде чем захлопнуть за собой дверь, бросил Женьке:
- Я не надолго.
Женька кивнул и отстегнулся. Снег почти перестал, и он решил немного размяться, а заодно и оглядеться. Он был уверен, что неплохо знает город, но сюда заехал впервые. Райончик явно был не из дешевых, и, судя по всему, в старинных особняках вполне себе благополучно жили, и жили неплохо. Редкие прохожие чинно выгуливали собачек, везли детей в колясках. За кованой оградой, на отлично освещенной детской площадке, несколько пацанов лет шестнадцати лениво перебрасывались снежками и ржали на весь двор, как потерпевшие.
Идиллия была разрушена в одночасье. Тяжелая дверь подъезда подозрительно легко распахнулась и на непритоптанный снег вывалилась пьяно орущая, хихикающая, пританцовывающая и решительно ни на кого не обращающая внимания компания. Вначале обалдевшему Женьке показалось, что их как-то слишком много и что девицы какие-то странные, то ли укуренные, то ли ужратые в драбадан. Но, проморгавшись, он понял, что, во-первых, их всего-то четверо, а во-вторых, в развеселой компании нет ни одной девицы. Зато есть сдержанно матерящийся Перелыгин, едва ли не за шкирку бесцеремонно тащивший давешнего заезжего хлыща и есть два молодых пацана, вертлявых и одетых более чем нестандартно. Их-то он и принял поначалу за девиц. Пацаны, один - в узких кожаных брючках и маечке, открывавшей живот, в котором что-то подозрительно блестело, второй – в не менее узких шортиках и высоченных ботинках со шнуровкой, настолько выбивались из Женькиного представления о том, как должен одеваться нормальный мужик, что он стоял, едва не открыв рот и глядя на это веселящееся непотребство без единой мысли в разом опустевшей голове.
В себя его привел резкий свист, и ехидный мальчишеский голос, произнесший:
- Гляди-ка, Олдсик, пидоры!
- Это Владик из пятой, - снисходительно пояснил второй голос. – Второй день квасит. Папика подцепил и отрывается. Смотри-ка, дружка приволок, никак групповушка намечается? В прошлый раз они так зажигали – никакая звукоизоляция не спасала, пыль до небес стояла.
Веселящаяся компания чихать хотела на окружающих, медленно продвигаясь в сторону Женьки и продолжая бурно резвиться. Откуда-то появилась бутылка шампанского, которую немедля пустили по кругу, заливая снег и друг друга белой праздничной пеной. Увлеченная шампанским, компания остановилась достаточно близко, чтобы Женька имел сомнительное удовольствие пронаблюдать, как парень в брючках, оторвавшись от бутылки, икнул и, как в плохом анекдоте, пьяно растягивая гласные, проныл, обращаясь к Перелыгину:
- Котик, не ломай кайф, расслабься. Смотри, какого я тебе мальчика припас.
- Санька, - заржал перелыгинский хлыщ, покачиваясь и цепляясь за его плечо. – Перестань ругаться! Ты слышал, коо-отик, котик же! – он менторски поднял палец. – Котики, да будет тебе известно, не ругаются. Они… - он покачнулся и был подхвачен Перелыгиным, - они л-ласковые и люююбят хорошеньких мальчиков! – хлыщ с облегчением закончил фразу и обмяк в перелыгинских объятиях.
- Ну так что, мальчики, - между тем деловито спросили «шортики», - продолжим вчетвером? О, да, ты на тачке! - взвизгнул он на весь двор, внезапно обернувшись в сторону застывшего рядом со Зверем Женьки. – Кататься! Всем кататься!
- Так, - с тихим бешенством оборвал его Перелыгин. – Заткнулись и пошли на хуй! Оба! Немедленно!
Он в два яростных прыжка оказался возле машины и буквально втолкнул на заднее сиденье вяло сопротивляющегося хлыща, затем обернулся и, бешено сверкнув глазами в сторону столбом застывшего посреди всего этого непотребства Женьки, прошипел:
- Что застыл? Хочешь к ним присоединиться?!
Женька отмер и кинулся за руль.
Он не помнил, как разворачивался на узкой улочке и каким образом сам, без подсказок, нашел дорогу обратно. До боли сжимая руль Зверя, он невидяще глядел перед собой, проскакивая дворы и переулки. Сзади копошился и что-то невнятно бормотал перелыгинский приятель и время от времени раздраженно шипел Перелыгин. Женька, забыв про безопасность и прочую ерунду, что так волновала его еще пару часов назад, резко притормозил напротив перелыгинского дома и мертвым голосом сообщил:
- Приехали.
Сзади снова завозился хлыщ, неожиданно резво сунулся вперед между сиденьями и на удивление трезвым голосом скучно произнес, обдавая Женьку сложносочиненным сочетанием алкоголя:
- Так, ну все ясно. Хороший выбор, Санек, одобрям-с. И где ты только их находишь? Таких ладненьких? Брови-то, брови как сдвигает, ты только глянь на него!
- По-моему, кто-то нарывается, - проскрежетал сзади Перелыгин, и хлыщ, ехидно заржав, распахнул дверь, приговаривая:
- Сам, сам, и не надо меня пихать. Я все понял! – он на удивление проворно полез из машины. – Целочки требуют особого отношения, ведь так, Санька? – донеслось до Женьки и тут Перелыгин, хвала небесам, что есть силы шваркнул дверью, и в салоне ненадолго воцарилась тишина. Женька сидел, все так же сжимая в ладонях руль и глядя прямо перед собой. Хотелось заорать, кого-нибудь убить, напиться до беспамятства и все забыть. Сделать хоть что-нибудь, только бы отключиться, не думать и не принимать решений.
На него пахнуло свежим, морозным воздухом и он с усилием повернул голову. Перелыгин смотрел на него взглядом бесконечно усталого человека, с пониманием и сочувствием. Внезапно Женьке почудилось, что сейчас он улыбнется и скажет что-то типа:
«Забей, Женек, все фигня. Ну, вот такой у меня дружбан, но к нам-то с тобой это не имеет никакого отношения, сечешь?» Видно, что-то такое мелькнуло на его лице, отблеск неясной надежды, потому что Перелыгин сморщился, будто хлебнул кислого, и, четко проговаривая слова и глядя прямо в Женькины глаза, произнес:
- Мы те, кто мы есть, Женька. И ни оправдываться, ни просить прощения я не собираюсь.

продолжение в комментариях

@темы: Исполнение, WinterStoryfest, Текст

---

Ветер северо-западный, умеренный

[Таня_Кряжевских]

Номер заявки: #9
Название: Ветер северо-западный, умеренный
Автор: Татьяна_Кряжевских
Категория: преслэш
Жанр: драма, постапокалиптика
Рейтинг: G
Размер: ~ 9 800 слов
Содержание: в мире бесконечной зимы, под свинцово-серым небом, в непрерывной борьбе за жизнь, за власть, сколько стоят помощь, человечность, любовь, счастье? И осталось ли за этими словами хоть что-нибудь?




Тигр взревел, несколько раз дернулся, пробуксовывая колесами по рыхлому снегу, жалобно заскулил и затих. Проворачиваю ключ зажигания – ничего.
Так, не паниковать, собраться, выдохнуть, разжать напрягшиеся задрожавшие руки, сконцентрироваться на повороте ключа. Движение пальцев… и лишь тишина, завывание ветра за окнами и тихий стук снега в стекло.

Первое правило Инструкции по координации действий гражданского населения, ополчения и регулярной армии в условиях переходного времени – всегда сохранять спокойствие. Ну, или как-то так. Я уже не помню точно, хотя она валяется в каждой машине и в каждом жилище. Кажется, я успел сдать экзамен по ее содержанию.

Вынимаю ключ из гнезда, откладываю на соседнее сиденье и мягко глажу руль, приборную доску, даже рычаг переключения скоростей.

– Тигрёнок, хороший, послушный, – я готов сам тереться об него кошкой, признавать старшинство, что угодно, только бы он завелся. - Ну, пошутил и будет, сейчас отдохни, и поедем дальше. Пожалуйста, – тяну я совсем жалобно, уговаривая машину, как расшалившегося ребенка.

Он такой и есть, мой Тигрёнок – вроде большая и мощная машина, а на деле – мальчишка, то готовый носиться сутками напролет, то неожиданно и некстати упрямящийся.

Хотя нет, вру, того, чтобы заглохнуть в дороге, у нас еще не было.

Надеюсь, я был достаточно ласков, чтобы умаслить своего зверя, снова вставляю ключ зажигания в прорезь, настраиваюсь и проворачиваю несколько раз. Ну, давай же! Раздается тихое пофыркивание, сердце радостно ёкает, наконец, вспоминая, как нужно биться…

И он глохнет.

– Да *ный ты Тигр!

Бью ладонями по плетенке, обвившей руль, и откидываюсь на сиденье, прижимая ладони к лицу.

Хуже другое – в эти секунды я успеваю заметить то, что совсем не хотел бы видеть – стрелку топливного бака, нервно дергающуюся рядом с нулевой отметкой. Он же еще несколько километров назад показывал добрых три четверти, теперь-то что? Я уже несколько раз специально подкручивал показатели, чтобы мне выделали больше топлива – сейчас золото, да даже уран дешевле бензина. После этого Тигр стал чудить и сбиваться. И я очень надеюсь, что словил очередной глюк, потому что это плохо, это чертовски хреново – оказаться посреди снежной пустыни с мертвой машиной.

За окнами – сотни километров рыхлого белого полотна, перемежаемого жидкими островками хвойного леса. Я и дорогу-то определяю не столько по карте, которую сейчас и приложить не к чему, а по остовам автомобилей, автобусов, покрытых ржой, а то и вовсе заметенных снегом в холмы.

Вздыхаю и укоряю Тигра, всё еще не теряя надежды уговорить его ехать дальше – нам осталось меньше суток неторопливой езды на проваливающихся в снег колесах. Стаскиваю с заднего сиденья валенки, переобуваюсь в них, натянув еще и шерстяные носки для верности. Набрасываю бушлат, доставшийся мне практически по наследству от одного товарища, которому он больше не пригодится, меняю трикотажную «пидорку» на меховую ушанку, почти незаметно погрызенную молью в те времена, когда она еще существовала, такие же варежки-перчатки со срезанными пальцами на треть фаланги из овечьей шерсти и только тогда решаюсь выйти «на улицу».

Холод радостно сжимает челюсти сначала на лице, грудной клетке, потом на плечах, словно лишь от понимания того, что я снова попал в его лапы. Сразу становится неприятно зябко: за двое суток пути я уже отвык от пронизывающего ветра, неповоротливой тяжести одежды, и от пробирающегося под любую меховую броню озноба.

Над головой – свинцовое, тяжелое небо. Иногда мне кажется, что оно опустилось непробиваемыми облаками почти до крыш и скоро ляжет бетонной плитой, придавив нас всех. Светлые сумерки днем, тёмные – ночью.

Но только светлые сумерки через пятнадцать-двадцать часов превратятся в буран – беснующийся ветер, швыряющий в лицо ледяной град, пронизывающий насквозь, через ткань, мех, шкуры и всю мою хилую одежонку, окружающий снежной тюрьмой, из которой мало кому удается выбраться. И вот тогда мне, действительно, хана. Даже если я буду предельно спокоен.

Не знаю как, но снег вперемешку с градом умудряется проникнуть даже внутрь машины, забивая щели, неприятно оседая моросью на сиденьях и кузове. Я как-то попал в такую передрягу, хорошо хоть до дома оставалось всего пара километров, но то расстояние, на которое ушло полчаса времени, едва не стоили мне моих русых волос. Будь я за городом, точно вернулся бы седым.

Так что оставаться здесь мне совсем не хочется.

Из багажника достаю инструменты и фонарик, снова возвращаюсь к капоту и открываю посмотреть, что там с Тигрёнком. Сдуваю снег, сразу же припорошивший внутренности машины, зажимаю зубами фонарик, подсвечивая себе, проверяю двигатель, свечи, масло. Нет, всё нормально, нигде ничего не подтекает. Вроде Тигр не дурачится. Что же тогда-то?

И тут меня накрывает пониманием. Я почти стону, невольно наклоняясь вперед и упираясь головой в открытую крышку капота. Вот чёрт, надо же было так ступить: топливо-то я продал совершенно зря. Ну, кто ж знал, что Тигр столько жрёт? Раньше, когда я ездил на короткие расстояния, мне выдавали ровно на дорогу, и сливал я понемногу. А здесь – такой соблазн из полного бака и пяти канистр, чтобы хватило на две тысячи километров при работающей печке и ещё на «всякий случай».

На «всякий случай» меня и подвел: я не удержался от шанса подзаработать, зная, что у меня есть запас, который, как мне казалось, совершенно не понадобится, да и всегда можно выпросить в Самаре немного, не отказали бы они мне с учетом того, какой груз я везу.

Но где чуть-чуть, там и три канистры. А топливо стоит дорого, просто до сумасшествия дорого. Ни один человек не сможет иметь машину без поддержки властей. И местное правительство помогает только тем, кто оказывает им бесплатно соответствующие услуги «привези-увези». Выходит, что те, у кого есть машина, сначала покупают за топливо, хоть и по сниженным ценам, а потом еще и за просто так работают на нужды поселения.

На бензин я смог выменять хорошие зимние вещи, совсем новые, из шкур прекрасной выделки. Тоже замкнутый круг: охотники вынуждены уезжать всё дальше, чтобы найти зверьё, а шкуры и мясо меняют на топливо. Конечно, какая-то часть остается им самим, но всё же.

Теперь моим матери и сестре будет легче пережить эту зиму. Словно имеет значение, какое сейчас время года – всё время бесконечные холода, снег и метели. Но только зимой морозы особенно лютые, а бураны – злые.

Обреченно вздыхаю, сдуваю снег, всё норовивший пробраться внутрь автомобиля, как будто его миссия – это спрятать всё, что другого цвета, которую он и торопился выполнять, захлопываю крышку капота. Из багажника достаю белую пластиковую канистру с остатками бензина, может, чуть меньше литра, и, неловко обстучав валенки, быстро забираюсь обратно в машину и с шумом захлопываю дверь. Всё, спрятался.

Ещё не успеваю испугаться: в машине, в ещё теплом салоне, я уверен, что Тигрёнок бережет меня и уж точно не подведет, что сейчас мы обязательно найдем какой–нибудь выход. Главное, не смотреть в окна на хмурую серость рыхлых облаков и безжизненно белый простор вокруг.
Бросаю бушлат на соседнее сиденье, отклоняю спинку назад, закидываю руки за голову и закрываю глаза.

– Так, что у нас дальше? – по-привычке я говорю сам с собой и с Тигрёнком вслух, иначе свихнуться можно от гнетущей тишины и завываний ветра. – Правило второе? Если у вас заканчивается топливо, выключите все приборы, печку, и достаньте компас и карту.

Теперь компасы есть у всех, разобрали даже те, что раньше хранились в пыльных коробках в подсобках школ для уроков географии. У меня еще дедушкин, похожий на шайбу с объемным пластмассовым куполом, черным толстым дном и полостью для стрелки. А сбоку узкая металлическая планка, выдвигая которую я отпускаю синий кончик искать направление.

То условное подобие карты, что у меня есть, когда-то покрытой зелеными пятнами лесов, синими извилистыми линиями рек, коричневыми треугольниками гор и расчерченной линиями дорог. Теперь же, многократно клееная, вся в крестиках и надписях, она представляет собой ценность именно в этих пометках, не раз спасавших мне жизнь ценой чьей-то чужой, благодаря которой и появлялось новое предупреждение.

Резко сажусь, наклоняюсь к бардачку и осторожно достаю оттуда мятый, цветной лист из тонкой бумаги, аккуратно разворачиваю, и пытаюсь определить, где я сейчас застрял.

Ну, если верить километражу, который я как раз, наоборот, регулярно накручиваю вперед, опять же для получения лишнего пол-литра бензина, до Самары еще километров четыреста езды.

И опасная близость Уфы.

Твою жеж мать.

Ладно, с картой определились, и выводы оказались неутешительные и бесполезные. Идем дальше.

Я хорошо понимаю, что всё предпринимаемое мной сейчас – это не способ найти выход, а попытка не поддаться панике, пока не перешагну этот рубеж страха за свою жизнь и не смогу мыслить рационально.

Мои шансы на выживание минимальны. Это уже приложение к Инструкции с почасовым описанием обморожения тела. И пометка под звездочкой - процессы отмирания тканей происходят в разы быстрее в зимних условиях при ураганном ветре. У нас вообще очень честные и подробные пособия, и я точно знаю, как я буду умирать.

Не страшно, пока не страшно, а просто боязно. Тигр ещё здесь, со мной, на заднем сиденье валяется паёк на сутки, который при желании можно растянуть дня на два. Мне и так выдали повышенную порцию, причем сразу на все пять суток пути. Но большую часть я сразу оставил матери и сестре. Остальное взял с собой, и так уже урезая свой паёк до необходимого для нормального самочувствия минимума.

Но это ничего, я привык жить впроголодь. С едой, да и всем остальным, плохо у всех, кто не имел отношения к продовольственным складам. Я и на эту авантюру с поездкой согласился только потому, что жить стало совсем туго: сестра работает за копейки, мать лежит.

Вернемся к нашим баранам, не зря же нам все последние годы вдалбливают эти правила как своё имя в паспорте.

Итак, третье положение Инструкции – связаться по рации с ближайшим поселением. Ну, это вы точно шутите, ребята: до моего Ёбурга семьсот километров бездорожья и немногим меньше до Самары. Рация дай бог фурычит метров на двести и то если повезет, ретрансляторы давно сдохли - энергия ветра и прочие радости жизни под газо-пылевым облаком.

Растираю начинающие замерзать даже в варежках руки, дышу в ладони и тру нос.

– Эх ты, Тигра-Тигра, – качаю головой и глажу руль. Что с него взять, глупой машины и такого же недалекого хозяина. М-да, а всё-таки страшновато осознавать, что ты один на сотни километров пути, и начнись метель, занесет тебя так, что даже ни рожки, ни ножки выколупывать никто не станет. Ну, разве что, ради машины, если сочтут, что легче её достать, чем плюнуть.

– Что ещё нам советует план спасения выживших в переходном периоде? Ага, – воспроизвожу по памяти - запустите сигнальную ракету.

Вот это больше похоже на правду. Хотя я сильно сомневаюсь, что даже если ракету каким-то чудом заметят, кто-то придет на помощь. Через пятнадцать-двадцать часов начнется такая свистопляска, что успеть бы спрятаться, и законопатить двери, если не хочешь стать сугробом или, хуже того, почувствовать себя Элли, правда, с намного менее благоприятным исходом. Многие уже давно заколотили окна с внешней стороны, оставляя лишь узкие полоски, для тусклого, серого света. И никакой сверхценный груз не заставит спасателей в буран ехать искать меня.

Но ракету могут заметить не только люди поселений – до сих пор еще было полно общинников, непонятно, как и за счет чего выживающих, если даже в организованных поселениях, где еще остаются, пусть на зачаточном уровне, но всё же, инфраструктура, жильё, мебель, вещи, одежда, приходится выгрызать себе каждый день своего существования.

Иногда общинникам везёт больше, и они занимали целые брошенные города. Например, как Уфу – мертвый, в большинстве районов до основания разрушенный, зло смотрящий черными глазницами на проходящих по заваленным обломками улицам. Странно, что его вообще не снесло взрывной волной, как Ижевск или Казань.

Я уже не смогу сказать точно, с чем связано наше отношение к общинникам, знаю лишь, что это дикие, опасные люди, способные выживать в отсутствие любых условий, ненавидящие всех и вся. Их не страшит соседство диких зверей, поговаривают даже, что они смогли приручить хищников: волков, медведей, что они похожи на зверей – в шкурах, обросшие нестриженными лохматыми волосами, с самодельным оружием и такими же повадками.

Общинниками пугают непослушных детей, и всё это может быть, действительно, похоже на сказку о бабайке, если бы не периодически пропадающие женщины, одиночки вроде меня, охотники. А те немногие, кто сумел вернуться, рассказывали такое, что волосы встают дыбом и даже я, давно наплевавший на всё святое и существующий с единственной целью просто выжить, готов идти и перерезать этих ублюдков. Поэтому лучше уж сдохнуть от переохлаждения или недостатка кислорода, чем попасть в руки этим тварям. Так у меня хотя бы до самой смерти сохранится относительная вера в человечество.

Хотя есть ещё один выход – бросить Тигра здесь и идти до Самары. Ведь если бензин на нуле, машина всё равно не заведется, а так за двадцать часов я, глядишь, и в каком-нибудь леске схорониться успею.

Даже от одной мысли идти четыреста километров по снегу пробирает озноб. Я поежился и обнял себя руками. Конечно, не хочется никуда уходить от своего пусть и создающего лишь видимость надежности, но убежища. Ещё неизвестно, какие звери здесь охотятся – хищники теперь лютые, еды всё меньше, травоядных практически не осталось, а впереди ночь и несколько дней пути. Но уж лучше идти вперед, чтобы успеть до бурана спрятаться в лесу, чем оставаться здесь, почти на равнине, обдуваемый всеми ветрами, в уже холодной машине, дожидаясь, когда меня окончательно занесет и я окочурюсь от холода.

Надо решаться. Я снова потер ладонями лицо, задевая кожу мягким, чуть влажным мехом, проморгался и достал с заднего сиденья паёк. Если разделить его на несколько пакетиков, то получиться десять порций. Маленьких, с детский кулачок, на десять дней пути. Но есть надежда, что за мной придут раньше, если буран не будет затяжной. Очень слабая надежда – обычно город с неделю живет в автономном режиме, люди передвигаются только на короткие расстояния: на работу и в дом, да раз в два дня за продуктами по карточкам.

У меня две ракеты, если одну запустить сейчас, то её еще успеют заметить, а вторую – там, где я остановлюсь переждать метель. В сводках передавали, что в ближайшие дни ожидается умеренный северо-западный ветер. Уж не знаю, какая там мера у синоптиков, по мне так он всё время либо сильный, либо очень сильный, либо буран. Но, видимо, в последние годы границы нормы во многом подвинулись. А вот направление ветра удачное – как раз мне в спину, так и ехать легче, а идти уж и подавно.

Засовываю пакеты с питанием в рюкзак, туда же кладу хорошо наточенный, широкий нож, крюк-гарпун, моток веревки, жалкие остатки чуть теплой питьевой воды, очки, очень похожие на те, с которыми когда-то плавали в воде, термобельё – тоже моя большая удача: тонкое, из натуральной собачьей шерсти, занимающее место меньше меховых перчаток. Пахнет не очень приятно, но согревает так, как не всякое одеяло сможет. Кусок брезента – от ветра, шерстяное одеяльце и добротный легкий спальник, в котором в минус десять на снегу, как дома в родной кровати. У меня собраны неплохие запасы, за которые многие отдали бы немалые деньги, но даже я понимаю, что это не те вещи, которые можно продавать.

– Прости, Тигрёнок, я очень постараюсь забрать тебя, – глажу руль, приборную доску, наклоняюсь к бардачку и проверяю документы. Всё на месте: чья это машина, кто я такой и куда её можно вернуть, если хотите получить вознаграждение. С моей стороны чистый развод – естественно, никаких накоплений у меня отродясь не было, а расплачиваться смогу разве что перевозками на этом же Тигре. Да и сомнительно, что кто-то позарится на моё предложение тащить волоком машину почти семьсот километров по снегу.

Снова одеваюсь, застегиваюсь на все молнии и пуговицы, натягиваю шапку, раскрываю дверь, невольно впуская юркую поземку, сразу же просачивающуюся за порог, и выхожу.

В багажнике короткие широкие лыжи, хорошо промазанные жиром, подбитые мехом, с подогнанными под меня креплениями. Но я нутром чую - что-то не так, пока не могу понять. Хотя разве можно считать саму ситуацию нормальной, немудрено тут заволноваться.

Стряхиваю неприятное липкое ощущение тревоги и начинаю пристегивать лыжи к валенкам. Через пару минут на одном месте я уже едва различаю, где оканчивается снег, а где начинается пластик.

На периферии сознания снова загорается предупреждающая красная лампочка. Ещё не хватало запаниковать. Злюсь на себя, закидываю за спину рюкзак, подтягиваю лямки и оборачиваюсь назад.

Это не красная лампочка, это огромный плакат, с воющей сиреной и кровавыми буквами «Опасность» – с северо-запада прямо на меня идут тёмные тучи, на веревке таща за собой потоки злого, жесткого снега, ненавидящего, жалящего, как сотни белых шершеней, вознамерившихся убить всё живое и разрушить то, что уцелело.

Сглатываю и чувствую, как из подмышки скатывается тяжелая липкая капля моего страха. Вытягиваю себя за шкирку – у меня еще будет время, чтобы бояться. Лыжи на место, запаску – в салон, она мне ещё пригодится. Достаю лопату, делаю неглубокий, но достаточный, чтобы углубить хотя бы колеса окоп, заодно согреваясь до жаркого пара изо рта, толкаю в него машину, сверху набрасываю брезент, закрепляю кольями, и закидываю снегом до самой крыши, оставляя только одну сторону открытой, чтобы сначала зайти внутрь, а потом выбраться. Да, так я быстрее останусь без кислорода, но меня меньше будет продувать ветром и не проникнет снег.

В моём старом добром укрытии предусмотрена хитрость – дверца с застёжкой изнутри и окно из толстой прозрачной клеенки, намертво припаянное к остальному материалу. Если его сдвинуть на дверь водителя, то я смогу видеть, что происходит, до того момента, как всю машину завалит снегом. Но я очень надеюсь, что до этого не дойдет.

Последний штрих: невольно дергаюсь назад от отдачи, и сигнальная ракета взмывает в рыхлое, слоистое серое небо, унося мой спасительный огонёк до самых облаков. Слежу за её полетом до самого последнего мгновения, пока не затухает моя рыжая надежда.

Теперь внутрь. Опускаю передние сиденья в условную кровать, бросаю сверху ватное одеяло, выкладываю из рюкзака вещи и продукты, последние прячу от себя подальше, чтобы не было соблазна съесть всё сразу, быстро переодеваюсь в сухое тёплое термобельё, натягиваю шерстяные носки, «пидорку», залезаю в спальник и затягиваю капюшон так, чтобы даже от носа торчал только кончик.

Вовремя. Я отпускаю мысли, краем сознания улавливая яростно бьющийся о брезент снег, и уплываю под легкое покачивание машины от сильного свирепого ветра. Северо-западного, умеренного.

Меня выдергивает из сна, цепляющегося ледяными обрывками, отдирая куски сознания, и я ещё некоторое время сижу, слушая непрерывный шум и ощущая содрогания Тигрёнка, отстаивающего мою жизнь, пока до меня не доходит, что я чертовски замерз. В окошечке ничего не видно, кроме тёмно-серой мути и лихорадочно бьющегося в клеенку снега. Сколько же я проспал? Нашариваю в сумраке машины часы и вглядываюсь в них. Ну, конечно, кто бы сомневался – со всей этой суетой я совершенно забыл подвести механический заряд, и часы исправно показывают два чего-то. Что ж, ими мы займемся позже.

Сильно напрягаюсь, сжимая пальцы в кулаки, притягиваю колени к груди, тянусь к ним подбородком, до дрожи, до натяжения в каждой мышце. И отпускаю. Так несколько раз. Обычно это помогает, если ещё не ничего не обморожено.

Негнущимися пальцами сворачиваю тонкое одеяло в жгут, и начинаю растирать спину, грудь, ноги, даже голову поверх одежды. Уже лучше. Теперь перевернуться и отжимания. Считаю: раз, два,… Сбиваюсь где-то на тридцати, халтурю и валюсь животом на одеяло. Сердце стучит о ребра, дыхание сбилось напрочь, но вместе с теплом приходит и слабость. Холод, сон и отсутствие нормального питания – не самые лучшие союзники в борьбе за выживание.

Сажусь и достаю один из десяти пакетиков, с благоговением разворачиваю и медленно-медленно жую каждый кусочек. На самом деле совершенно невкусно: соя, что-то консервированное, непонятно-жесткое, словно кору перемололи с иглами. Хотя, может. так и есть, с наших властей станется. Нет, мне не кажется, что я не ел ничего вкуснее в жизни, сейчас гораздо важнее просто что-то жевать, глотать, не чувствовать голода, и если бы я умел, я бы урчал котом, растягивая удовольствие. Вместо меня урчит желудок, непонимающий, что происходит. А на десерт – несколько кубиков сухариков, их можно долго перекатывать во рту, не столько наедаясь, сколько давая организму обманное ощущение долгого обеда.

Вот теперь пора утеплиться. Пододвигаю к запаску к двери, подковыриваю ножом колпак диска, подкладываю вниз, вырезаю небольшой овал, опускаю резину внутрь. Вспарываю подкладку ватных штанов и вытягиваю из них волокна, бросаю в запаску, сверху осторожно лью немного бензина и поджигаю. Конечно, это не печка, да и окно рано или поздно мне придется приоткрыть, но если так я сумею поддерживать хотя бы плюсовую температуру, когда за окном минус сорок, у меня есть шанс дождаться… Чего-нибудь. Выжить.

Так, не время киснуть. Трясу головой и тянусь руками к сизому огоньку, облизывающему изнутри резину запаски.

Тигрёнок, уже не знаю, который раз за сегодня я прошу у тебя прощения, я обязательно отмою тебя потом, от той копоти, которая будет, верну тебе колесо и наконец поменяю задний бампер с неровной вмятиной, оставленной в один из незадачливых побегов от рук правосудия. Ну да, незаконные перевозки, «левые» заработки и прочая непоощряемая властями деятельность.

Натягиваю бушлат, на ноги накидываю одеяло, одеваю валенки и меховую шапку. Больше ничего нет, но и спать пока не хочется, значит, буду развлекать себя подручными средствами.

За день книга, уже почти выученная наизусть за отсутствием разнообразия, прочитана, треть штанов сожжена вместе с частью колеса, часы, заведенные и начавшие свой отсчет заново, теперь показывают одиннадцать неизвестно чего, и означают, что ровно столько я бодрствую. А буран всё не стихает, и временами я даже думаю, что он выбрал именно мою машину в качестве приложения силы. Непонятно, как я ещё не закоченел, пока спал, ведь таких примеров полно, я так и отца потерял, поверившего очередному предсказанию синоптиков об умеренном ветре и понадеявшемся проскочить буран. По большому счету, Тигр – его машина, но, к счастью - хотя какое тут может быть счастье? – замерз он на другой, иначе бы к Тигрёнку я не приблизился.

Ночью или в то время, которое я выбрал в качестве ночи, пытаюсь дремать урывками, чтобы не уснуть окончательно, но тёмная муть утаскивает, подбрасывая мельтешащие пугающие образы, и я выныриваю на каком-то из них, всё пытаясь закричать во сне и не в силах выдавить не звука. В груди тяжело и муторно. Ем ещё одну порцию, сначала жадно проглатывая куски, а потом, остановившись, одернув себя, ложусь и кладу в рот малюсенькие крошки, не разжевывая, а рассасывая во рту до такого состояния, что они могли бы всасываться сразу в кровь, не попадая в желудок.

Я мечтаю о еде и тепле. Ветер словно проходит сквозь меня, оставляя синюю хрупкую ледышку. Я не чувствую на себе одежды, мяса, мышц на костях, только острое жалящее клеймо холода по всему телу, насквозь.

Пытаюсь двигаться, но от этого ещё быстрее слабею. Замкнутый круг. Я очень хочу пожалеть себя, может, даже заплакать, но сил нет ни на что, и я понимаю, что ещё пара дней и просто сдамся. Слаб человек.

Буквы перед глазами сливаются в одну неровную черную полосу, уплывающую куда-то за край книги в покрывшееся изморозью сиденье. Я не знаю, как и на чем держусь ещё одни сутки в неутихающем шуме ветра, который теперь будет вечно звучат в моей голове, насквозь прогрызшем меня холоде, но когда тянусь к пакетику с едой, с ужасом замечаю, что уже не в силах разогнуть пальцы. Надо встать, надо двигаться. Пусть в тесном пространстве так мужественно оберегающего меня Тигрёнка, покачивающегося при сильных порывах, но не спать.

Время не тянется, я не понимаю его, то впадая в забытьё, то растормашивая себя, отлавливая на грани сознания. Всё время хочется есть, чувство голода тупое, ноющее. Я уже не вижу красивых картинок с заваленным едой столом, только болезненно пусто внутри, гадко, неприятно и холодно. Холодно даже дышать, потому что с каждым вдохом лёд попадает внутрь меня, и я ещё сильнее замерзаю.

Ватные штаны пущены в расход, и, может, я бы и за бушлат принялся, но бензин почти закончился, а от запаски остались лишь обгоревшие боковые стенки.
Уже ведь можно, правда? Проверяю время – нет только через полтора часа. Надо отвлечься, подумать о чем-то другом. Но в голове только шум ветра. Я не спал почти трое суток, столько же нормально не ел и согревался фитильком из ваты. Может, я заслужил девяностоминутную скидку?

Тянусь рукой в бардачок и нахожу лишь пустоту. Сердце, и так бьющееся через раз, замирает, ухает куда-то вниз, и вдруг взлетает обратно, мечется в груди, гулко стуча в ребра, отдавая в висках нехорошим шумом. Заглядываю в бардачок, свечу фонариком. Ничего. Как я успел всё съесть? Снова хочется плакать.

На какое-то мгновение кажется, что ветер стих, и остался лишь у меня в голове. Только уже не страшно, уже всё равно. Непослушными руками сгребаю сигнальную ракету, на четвереньках ползу до двери, пытаюсь ухватить «собачку» змейки, но она всё не поддаётся, выскальзывает, хнычу, и чудом поднимаю её вверх. Почти разрываю ткань, и также, не вставая с колен, вываливаюсь наружу.

Наверное, буран, действительно, уже прекратился, но мне это сейчас не поможет. Какая разница, как сдохнуть – в бушующей метели или свежем тихом сугробе? Бессильно пропахиваю всем телом снег, и, заваливаясь на бок, улавливаю странную картину: верхом на белом медведе, запряженном не хуже объезженного коня, сидит мужчина, одетый в кожу и мех, одной рукой удерживая вожжи, другой – ружье. И я нисколько не удивлюсь, если у него на голове окажется не меховая шапка, а торчащие во все стороны волосы. Моей предсмертной галлюцинации я разрешаю быть именно такой.

продолжение ниже

@темы: Исполнение, WinterStoryfest, Текст

---

Ветер северо-западный, умеренный

[Таня_Кряжевских]

продолжение, часть 2


Я – планета наоборот: кожа горит огнём, а внутри ледяное ядро. В голове звенящая тишина и непрерывная монотонная боль. Пытаюсь открыть глаза и, на удивление, мне это удается. Маленькая комнатушка, серые стены и тусклый свет откуда-то сбоку, куда я, пока не решаясь потревожить голову, её не поворачиваю. Разве у нас в госпитале есть такие палаты? Да и вообще палаты, а не общие залы с поставленными рядами койками? Если только… О, нет, общинники! Кто ещё мог оседлать медведя, словно он средневековый варвар. Дергаюсь и невольно стону от пронзающих тело игл. До меня доносится неясный шум, и я закрываю глаза. Я сплю, меня нет, я умер.

Шаги совсем рядом, шорох, с меня скидывают шкуры, одеяло, и я понимаю, что лежу совершенно раздетый.

– Как он? Жив? – густой низкий голос, даже не собирающийся скрываться. Ну а что ему, он-то дома.

Никто не отвечает. Что-то прохладное касается моей пылающей кожи, и я невольно вздрагиваю. С минуту ничего не происходит, потом снова скользит по рукам, груди, ногам, и я понимаю, что это ладонь, маленькая, женская. Стараюсь дышать ровно, не выдавая себя. Рука сменяется чем-то влажным, резко пахнущим, меня бьёт озноб и сдерживаться всё сложнее. Уже кто-то другой, наверное, обладатель низкого голоса, аккуратно переворачивает меня на живот и всё повторяется. Я жду. От страха и непонимания дышу через раз и даже не охаю от игл-прикосновений. Вдруг всё заканчивается и сверху наваливаются одеяло и шкуры.

Тихие шаги удаляются. Я выжидаю ещё немного и наконец решаюсь открыть глаза, сразу же встречаясь с внимательным и насмешливым взглядом напротив. Хочется пискнуть «мама!» и зажмурится, притворившись спящим. Усилием воли подавляю в себе это желание и, не моргая, смотрю в ответ.

– Привет, – наконец, произносит всё тот же низкий голос.

– Привет, – скрежещу в ответ. Да, спалился так спалился.

Видимо, даже на моём неподвижном заледенелом лице видны все эмоции, потому что он, не меняя выражения, продолжает.

– Я заметил, что ты очнулся.

Ну и молодец. Наверное, мне надо быть повежливее, раз уж из меня сразу не сварили суп, и как только я смогу встать, попытаться сбежать отсюда.

А откуда – отсюда? Хороший вопрос, кстати.

– Я где? – говорить трудно, будто в горле застрял острый ледяной осколок, царапающим меня на каждом вдохе. Мой странный собеседник отходит куда-то, и я могу разглядеть пыльные, явно заношенные кожаные штаны, тяжелые ботинки и толстый свитер. Поспешно поднимаю взгляд – на голове недлинные тёмные волосы. Нет, тот, во сне, был другим. Он возвращается, приобнимает меня за плечи, приподнимая и обжигая прикосновением, и прямо в губы тычет горячую жестяную кружку.

– Пей, ты сильно замерз, странно, как ничего себе не отморозил, отделался только воспалением.

Я бы не сказал, что только, потому что ощущения такие, словно с меня содрали кожу не только снаружи, но и изнутри, но предпочитаю промолчать. Потом пожалуюсь, если доживу.

Поспешно глотаю жидкость, оказавшуюся травяным настоем, горьким, неприятным, но от его тепла сразу становится легче.

– Теперь спи, – приказывает мне мужчина. – И не пытайся сбежать. Мы не держим пленников и не ставим рядом с тобой охрану, но пока всё не выяснится, ты останешься здесь.

Мне хочется узнать, что они собираются выяснить и кто вообще эти «они», но, думаю, ответ мне не понравится, поэтому неожиданно даже для себя спрашиваю:

– Как тебя зовут?

Он удивленно разглядывает меня.

– Мех.

Что за дурацкое имя? Кличка?

– Тим, - еле выдавливаю из себя и закашливаюсь.

– Я знаю… Тим, – усмехается. А, ну да, документы в машине, наверняка, тот таинственный наездник их забрал. – Спи, после поговорим.

Он уходит, и я, действительно, засыпаю.

В последующие несколько дней я медленно поправляюсь. Ко мне по-прежнему приходит та же женщина, невысокая худая татарка, с изборожденным морщинами лицом. Она молча отводит меня в туалет, осматривает тело, не реагируя на протесты, где-то постукивает, надавливает, заматывает обратно, кормит, оставляет питьё в кружке. Я бы даже подумал, что женщина немая, если бы не слышал ей быстрый шепот, пока она делала какие-то манипуляции со мной.

Здесь, в закрытой комнате, не понятно время, количество дней, я даже до сих пор не знаю, где я: татарка молчит, а тот мужчина, Мех, больше не появляется. Хотя догадаться, что это за место не трудно – не так уж и много поселений между Ёбургом и Самарой. Значит, Уфа. Значит, общинники. Странно, что только в расход меня пустить не спешат. Думают продать нашим подороже? Ну, так это вряд ли. Меня, наверное, и на задание-то отправили, потому что если не доеду, то не жалко.

Только когда я смог сидеть, сам есть и даже ходить на небольшие расстояния, татарка принесла мне одежду и жестом велела следовать за ней. Вещи чужие, не мои, но не спорю – толку? Споро переодеваюсь в футболку, вололазку и тёплую толстовку на овечьем меху с капюшоном, на ноги пару носок, простые и шерстяные, кальсоны, полотняные широкие штаны из плотной ткани, и в завершение – валенки. Интересно, они вообще в курсе, что дома можно отапливать?

Иду следом за татаркой, усиленно вертя головой и пытаясь успеть разглядеть хоть что-нибудь. Но мы почти никого не встречаем по пути, плутая длинными извилистыми коридорами. Несколько раз попадаются группы людей из нескольких мужчин, русских, бурятов, они проходят мимо, цепко и безразлично скользя взглядом, словно не признавая во мне соперника. Да уж, какой тут соперник. Я и раньше-то не мог похвастаться лишним весом и здоровым цветом лица – у кого он есть, если мы последние десять лет провели, накрытые непробиваемым куполом из серых облаков, за редким исключением в виде бледного, практически белого сквозь пелену пепла солнца. И представляю, как я сейчас выгляжу.

Я быстро устаю, и уже машинально плетусь следом, ни о чем не думая. А жаль, мимо мелькает широкий вход в большой зал, там явно есть люди - слышен шум множества голосов, звуков. Обещаю себе всё разглядеть на обратном пути. Наконец, делаем ещё один поворот, минуем двух охранников и заходим в небольшую комнату, всё с такими же серыми стенами, проходим мимо женщины за письменным столом. Мне чудится или я замечаю у неё накрашенные ногти, и прямо из этого помещения, после короткого стука и отклика «Заходи» передо мной открывается странная картина.

Нет, я и раньше бывал в кабинетах «высокого» начальства, не самого-самого, конечно, но достаточно взобравшегося по служебной лестнице, и всё же до этих колоритных персонажей им было явно далековато. Я даже испугаться не успеваю, уставившись на пять совершенно разных мужчин передо мной.

Первым начинает говорить тот, что сидит во главе стола, с глазами-угольками и широкой черной бородой.

– Это тот самый найденыш, Мех?

Мой недавний знакомый кивает. А я неожиданно для себя радуюсь тому, что он здесь – если с самого начала не добил, лечил, выхаживал или хотя бы дал распоряжение об этом, значит, и сейчас, может, выживу.

– Егорыч, что там у него? – он обращается куда-то в угол, и в неверном свете я могу разглядеть стоящего у стены мужчину, опираюшегося на спинку стула перед собой, почему-то в бронижелете. Наверное, это у них кто-то вроде военного. Странное переплетение имен в нашем мире: обращение по имени-отчеству стало редкостью и прерогативой власть имущих, чаще – одни сокращения или вообще клички, как у Меха. Нередко эти прозвища люди выбирают сами. Новая жизнь – новое имя.

– Так пусть нам молодой человек и расскажет, а я добавлю, если что.

Оказывается, всё это время он также пристально меня разглядывает. Я ёжусь под неприятными, изучающим взглядом, но решаю не запираться. Мне и скрывать-то нечего, а сейчас вошь поймать сложнее, чем меня раздавить.

– Рассказывай, – велят глаза-угольки. – Кто ты, зачем ехал, что вёз, куда, кому.

Собираюсь с силами, кашляю и начинаю говорить.

– Карташов Тимур Сергеевич, девятнадцать лет, – с биографией всё, надеюсь? – У меня было задание отвезти груз из Екатеринбурга в Самару. По дороге сломался, начался буран. Несколько дней провел в машине, что было потом не помню, потерял сознание.

Я и сам удивляюсь, каким коротким оказывается мой рассказ. Несколько дней на грани жизни и смерти в двух предложениях. Первым реагирует Егорыч.

– Сам из Екатеринбурга?

Киваю.

– Кто отправил?

– Приказ Министра МВД.

Он хмыкает. На триста тысяч человек одиннадцать министерств. Но привычку построения власти даже концом света не сотрешь.

– А вёз что?

– Не знаю, – пожимаю плечами. – Было лишь сказано, что груз ценный, надо беречь, как зеницу ока и доставить в целостности и сохранности.

Егорыч усмехается.

– Да? Что ж ты подвел начальство-то? Груз не доставил.

Начинаю злиться. Ваше-то какое дело?

– Не получилось. Исправился бы, да, думаю, шанса не представится, – пытаюсь говорить спокойно, ни к чему раззадоривать общинников, тем более что я уверен – груз у них.

– Ну почему же, может, и представится, – ещё шире расплывается в улыбке Егорыч, и поворачивается к Меху. – Похоже всё так, как мы и думали. Ты его забирай тогда, а как всё решится, на твоё усмотрение.

Внутри холодеет. Мех не выглядит человеком, в чьё усмотрение входит поселить меня в восточном дворце с фонтанами, как в сказках, которые когда-то читала мама.

Глаза-угольки прекращают меня сверлить, и оглядывают остальных.

– А с грузом что?

– Пока в шахте лежит, – да что там у меня в ящике-то, сибирская язва? – Похоже, он и правда ничего не знает.

Бородач наверняка считает меня полным ничтожеством, неудачником, застрявшим посреди дороги, в буран, сам не ведая с чем, слепым исполнителем воли начальства. А попробуй не исполни. Или у них можно выбирать?

Но я молчу. Не место и не время сейчас возникать, да и смысла нет никакого.

– Закир? – он обращается к четвертому, до этого молчавшему мужчине, закутанному в тулуп, ещё поблескивающим нерастаявшим снегом, видно, только с улицы.

Тот крякает и зарывается пальцами в такую же влажную от капель воды бороду.

– Я своё мнение тебе, Алексей Евгеньевич, по всей ситуации сразу высказал. А с мальчишкой сами решайте. Хочешь, в бункере держи, хочешь, вон, Амине в госпиталь отдай, там руки лишними не будут.

– Куда его в госпиталь-то, – из-за Егорыча показывается голова пятого участника процесса надо мной. Надо же, женщина. – И так еле стоит. Пусть долечивается, а там посмотрим.

– Ладно, уводи, Мех, – решают глазки-угольки, видимо, главные, в этой общине. И я послушно отворачиваюсь к двери. Я должен был попрощаться? Или это не важно? Почему-то я уверен, что моя судьба сейчас зависит от кого угодно, только не от меня.

Сзади подталкивают, и я снова прохожу мимо странной женщины с накрашенными ногтями, мимо охранников, и останавливаюсь уже на развилке бетонных труб-коридоров.

– Налево, – командует низкий голос сзади меня. Иду дальше. Минуем арку в зал, и я невольно вытягиваю шею, пытаясь углядеть, что там за помещение. – Потом посмотришь, – хмыкает Мех. Поспешно прохожу дальше.

Моя каморка. Непролазная темень, что даже войти страшно. То ли татарка погасила лампу, чтобы сберечь энергию, то ли сама перегорела. Мех, видя моё замешательство, заходит первым, включает тусклый свет, и тогда уже и я решаюсь войти следом. Мне не до приличий: сразу скидываю валенки, ложусь на топчан, который служит мне кроватью, и заворачиваюсь в одеяло. Теперь мне оставили только его и одну шкуру, но этого достаточно. Холод медленно, неохотно разжимает челюсти, освобождая место страху и неуверенности.

Мех не мешает и ничего не говорит, он подкручивает лампу, делая приглушенный желтоватый свет слабее, но достаточно, чтобы я мог разглядеть даже тёмные углы, и уже засыпая мне чудится, будто кто-то подтыкает одеяло со спины. Хочется фыркнуть и засмеяться над своей фантазией. Последний раз так делала моя мама, когда я был совсем подростком, а она могла ходить. Теперь я подтыкаю одеяло под неподвижное тело, со всё ещё бьющимся сердцем и исправно работающим пищеварением. И смеяться больше не хочется.

Не знаю, уж что решило высшее начальство, но меня никто не трогает. Каждый день приходит молчаливая татарка, всегда подвязанная одним и тем же тёмным платком. Она немного напоминает мне мать, разрезом глаз и скулами. Моё имя – её заслуга, отец-то был русский, совершенно не приспособленный к жизни научный работник. Уж не знаю, какими пирожками, смешно называемыми мамой эчпочмак, она окрутила аспиранта-физика, но получилось, что бойкая девчонка из небольшого села сумела взять в свои руки весь быт половины этажа общежития для научных сотрудников, родила отцу двоих детей. И всё так и шло бы от кандидатской к докторской, никому, кроме них самих, неинтересных премий и новых разработок, рождаемых на сотнях исписанных цифрами страницах, пока мать ловко и споро успевала и за домом следить, и за нами ухаживать, если бы не тот злосчастный метеорит.

Я не помню, чтобы была паника, всё это казалось нереальным, как художественный фильм. Мы считали, что нам ничего не угрожает. А потом в одно мгновение Земля содрогнулась так, словно кто-то толкнул её – огромный метеорит, почти тридцать километров в диаметре, взорвался в атмосфере зарядом в миллионы тротиловых эквивалентов, несколько раз опоясавших планету волной, и рухнул огромными осколками на северо-западе Кировской области, заберя с собой в котлован обширный кусок земли, промяв тектоническую плиту на десятки километров вглубь, взрывом разрушив до основания города, вырвав с корнем леса в радиусе тысяч километров вокруг в причудливой, нелепой форме бабочки. Больше нет Кирова, Нижнего Новгорода, Перми, Йошкар-Олы, Казани, Ижевска, почти ничего не осталось от Тольятти, Уфы, даже от того же Екатеринбурга и Самары. Миллионы людей погибли под завалами, убиты обломками, сгорели заживо. Даже у нас из населения области в два с лишним миллиона человек остались жалкие триста тысяч с трудом выживающих, измученных голодом и холодом жителей.

Помню, я тогда испугался, что планета слетела с орбиты, и мы сейчас улетим в открытый космос и замерзнем. Но мы не улетели. Будто приподняли земную кору и встряхнули её, как одеяло: прокатились землятресения, разрушая, равняя с взрытой землей горные районы, взметнулись цунами с высотой волны выше километра, затопив, смыв прибрежные города, магма прорвалась через жерла вулканов, выплескиваясь на поверхность. От пыли, песка и пепла было нечем дышать, никакие влажные повязки не спасали, ветер моментально забивал этой смесью дома, воду, глаза, кожу. Ощущение, словно идешь позади машины в пустыни и тебе некуда свернуть. Вот тогда началась паника.

Я вздыхаю, прерывая свои мысли. Что в них теперь толку? Интересно, как там сестра. Сколько прошло времени? Она думает, что я всё ещё в Самаре? Или уже не ждёт меня?

Мне нужны хотя бы часы. При случае спрашиваю о них татарку, та молчит, но в следующий раз приносит хотя и не мои, но тоже механические.

Чем лучше я себя чувствую, тем сильнее мне хочется на поверхность. Свою каморку я выучил наизусть до каждой трещинки и могу по памяти воссоздать все тени, что ползают по стенам от тусклого света лампы под потолком. Всё познается в сравнении: солнце и синее небо, которых я практически не помню несоизмеримо с серыми ватными облаками. Но даже покрытые снегом руины лучше запертого помещения.

Два раза в день меня навещает татарка, а всё остальное время я предоставлен сам себе. От неё всё равно ничего не добиться, и я решаю совершить разведку боем. В конце концов, мне запретили сбегать, а не покидать опостылевшую каморку, тем более, одежду, и валенки оставили. Одеваюсь, на всякий случай накидываю шкуру и выхожу в бетонный тоннель. Моя каморка тупиковая, иду вперед, пытаясь вспомнить путь до того зала, что я видел по дороге на заседание «пятерки». Странно, но у меня нет страха ожидания расправы ни тогда, ни сейчас, только неуверенность с долей непонимания своего положения и будущего.

Пустынный коридор разветвляется на две части, и я притормаживаю в раздумье. Откуда-то справа доносится шум. С одной стороны, неплохо бы посмотреть на то, как живут общинники, тем более, что внимания на меня никто особо не обращает, а с другой – незамеченным легче выскользнуть на поверхность. Хотя вряд ли вход в бункер, а я думаю, что это именно он, оставлен без охраны.

Поворачиваю налево, решив, что я ещё не готов к знакомству с обитателями общины. Вдруг они ассимилировались с медведями, и никакой Мех меня не спасет. Прямо на меня словно из ниоткуда выныривает мужчина в заношенном, измазанном комбинезоне и фонариком на лбу, я шарахаюсь в сторону, но он спокойно проходит дальше. Следующему я уже не удивляюсь, лишь исподволь разглядываю, замедляя шаг. Гомон где-то впереди предупреждает о приближающихся людях, но я, осмелевший после встречи с обитателями бункера, только сдвигаюсь к стене и иду дальше. Да и с чего меня принимать за чужака, я же не инопланетянин с волосами из синих змей, такой же, как и они. Ловлю себя на этой мысли и усмехаюсь – ещё недавно я считал общинников кем-то вроде полулюдей-полузверей, питающихся младенцами и мозгами своих врагов.

Из-за поворота на меня выходят стайка детей и две женщины. Дети смотрят с интересом, женщины – с подозрением. Но это нормально, материнский инстинкт до сих пор хищно охраняет детенышей, не так много времени прошло с катастрофы. Вдруг одна из женщин хватает на меня за руку и я испуганно останавливаюсь.

– Ты же из города, да?

Я узнаю в ней ту, что была на Совете, Амина.

Киваю.

– Пойдем со мной, раз с кровати встал, значит, уже можешь и работать.

Озадаченный таким поворотом, послушно иду следом. Раз моё положение пока не определено работа – это хороший способ узнать общину изнутри. Мы идем тем же коридором снова, сворачиваем направо на той развилке, где я пытался избежать встречи с обитателями бункера, и ещё через пару поворотов выходим в коридор с множеством дверей, открытых и запертых вдоль стены.

– На самом деле здесь нет таких пустых тоннелей, как тот, где мы тебя встретили, - Амина оборачивается и я тщательно запоминаю информацию. – Это обходной коридор, он тянется вдоль всего бункера по периметру. Помещений много, но ты освоишься. Здесь жилая часть, - она машет рукой в сторону дверей. Мы снова сворачиваем куда-то и остановливаемся перед новым блоком. – Здесь больница.

Я жадно разглядываю комнаты, которые видны из общего зала. В основном помещении стоят грубо сколоченные скамейки, топчаны и пара столов. Несколько человек ждут в очереди, с Аминой здороваются, меня разглядывают, но не пристально, скорее, как что-то новое.

– Это сортировочная, но только не называй её так при больных, - Амина усмехается, и я невольно улыбаюсь в ответ. – Из неё можно попасть в перевязочные, кабинеты врачей, - женщина кивает в сторону помещений, что видны из общего зала. - Хотя врачей – это громко сказано, у нас всего три специалиста, уже давно занимающиеся всем и вся.

– А та, что меня лечит?

Амина уже успевает отвлечься на кого-то, но меня слышит.

– Гульнур? Не, она травница, даже шаманка. Знаешь, я не очень во всё это верю, но в таких условиях, как у нас, пойдешь к кому угодно. Тебя же, вон, вылечила.

Я хочу спросить, в каких условиях и почему тогда именно она меня лечила, но пока молчу.

Амину отвлекает мужчина с рукой в платке через шею, и она быстро бросает мне:

- Пойдём, я приставлю тебя к Дине, она объяснит, чем ты будешь пока заниматься.

Диной оказывается, видимо, когда-то дородная грузная женщина, всё ещё сохранившая широту и тяжесть кости, но обвисшая кожей, посеревшая. Она молча выслушивает «Это тебе в помощь» Амины, цепко оглядывает меня, что даже становится неловко за то, чем я буду вынужден здесь заниматься вместо нормальной мужской работы, но снова ничего не говорит, лишь поворачивается и тяжело идет в сторону подсобки. Я плетусь следом.

В мои обязанности входит всё то, до чего не доходят руки у нескольких женщин и одного уже немолодого хирурга, которые тащат на себе всю эту больницу, больше напоминающую военно-полевой госпиталь: подай-принеси, притащи, переверни, поменяй. Помогаю мыть полы водой с раствором щелочи из хозяйственного мыла, таскаю еду из кухни в подвале соседнего дома, давно обрушившегося в груду обломков, заметенных снегом. Но под завалом остались крепкие стены, и помещение переоборудовали под кухню, жаркую от газовых горелок, облюбованную тремя кошками, и какой-то нелепой хромой собакой, чудом не съеденными дикими зверьми. Там же кипячу тряпки для бинтов, инструменты, и, в конечном итоге, невольно знакомлюсь с большей частью обитателей бункера. Я бы не сказал, что ко мне относятся настороженно, может, они и сами не всех знают, но теперь я всё чаще замечаю, что у меня и суп пожирнее, и котлета побольше, да и мыться в нагретой подсобке кухни намного сподручнее холодной душевой бункера.

В этом же подвале, растянувшемся на добрые метров триста, чтобы не пропадать теплу, сооружено подобие огорода с хилыми, с трудом вырастающими овощами и грибами. Но к еде, как и у нас, допускаются только самые проверенные, а я пока к таким не отношусь.

Холод отползает из моего тела, отплевываясь мокротой по утрам и раздирающим кашлем. И я исправно пью по-прежнему оставляемые мне татаркой в чашке настои.

Как-то уже относя ведра обратно на кухню, я останавливаюсь на пороге и гаркаю, перекрикивая галдеж:

- Девчонки, вам ведра помыть сразу? Я воды горячей возьму.

«Девчонки», младшей из которых уже, по-моему, совсем за сорок, отвлекаются и машут рукой.

– Не надо, сейчас Мех придет за едой для своих чудищ, оставь, новые дадим.

Сердце радостно вздрагивает то ли от мелькнувшей мысли, то ли от того, что я увижу Меха. Наверное, это нормально. Это такая благодарность спасителю.

Присоединяюсь к кухаркам, пью с ними то, что называется чаем, а, по сути, настой коры, и якобы греюсь. Но они и не прогоняют.

– А зачем ему медведи? – словно невзначай интересуюсь, намазывая пластилиновую пасту на хлеб из жмыха.

– Так, не каждый снегоход по таким сугробам проедет, да и нюх у зверей получше человеческого будет.

– В общем, как транспорт, – резюмирую я, вспоминая огромную белошерстную громаду, не побоявшуюся бурана.

– Не только. А мясо ты чьё, думаешь, в котлетах ешь? – отзывается повариха и заливисто смеётся, увидев моё изумленноё выражение лица. – Можно подумать, вы в городе свиней выращиваете! – фыркает она, вытирая передником выступившие слезы.

– Да нет, обычно соя или какие-то заменители, я не очень в этом разбираюсь, нам уже готовые пайки дают.

Они переглядываются между собой, но в распахнувшуюся дверь жаркой кухни вваливается Мех в покрытой инеем меховой жилетке, принося с собой клубы пара и морозный сквозняк.

Сначала он не замечает меня, потом останавливается и усмехается одним уголком рта.

- О, Тим, и ты здесь?

Ага, очень удивительно. Куда я мог деться-то?

- На казенных харчах пасешься?

- Тебя жду, - нечего, я честно свой паек отрабатываю. Удивленно приподнимает бровь. – На медведей хочу посмотреть, может, спасителя своего узнаю.
Усмехается и фыркает от стекающих капель тающего снега.

- Нет, к медведям я тебя не возьму, но пойдем, поможешь корм мне донести.

Вытаскиваем две бочки, закатываем на сани, рядом цепляем пару ведер. Мех садится на снегоход, почти незаметно кивает мне, и, разбрызгивая жесткий снег, взмывает, оставляя за собой белые клубы.

Снимаю с веревок и сматываю бинты, подхватываю ведра с горячей водой и быстрыми перебежками добираюсь до бункера, уже привычно не обращая внимания на охранников.

Но не успеваю я дойти до больничного блока, влетает перепуганный парнишка, сам весь в крови, пыли и, задыхаясь, кричит о том, что больше двадцати человек завалило обломками и мерзлой землей при взрыве газа. Странно, но я совершенно не думаю о том, что эти люди мне чужие, я здесь на положении полупленника, и так же, как и остальные бросаюсь к выходу, бегу в сторону буровой установки. Тропа к скважине вытоптана, огибаю неровный кусок бетона – всё, что осталось от здания – и натыкаюсь на Меха.

- Давай сюда, короче будет, - он тянет меня за рукав, и мы срезаем через сомнительно держащуюся на изломанном остове столба арку.

До этого я не знал, как отношусь к виду крови. То, что я умею ухаживать за лежачими уже дало свои результаты в виде молчаливой признательности Дины, но смятые в месиво внутренности, изуродованные тела, стоны под завалами кого хочешь заставят содрогнуться.

- Навались! – вижу, что Мех не справляется, подбегаю к нему и помогаю отодвинуть плиту. Он быстро наклоняется и, на удивление, осторожно вытаскивает то, что осталось от рабочего. Застываю, но злоё шипение Меха быстро приводит меня в чувство.

- Ну, чего стоишь-любуешься? Ты же медбрат, так давай, действуй!

Достаю наскоро сунутые за пазуху бинты и заветные шприцы с обезболивающим. Только для самых тяжелых, кому нельзя терять сознание, остальные дотерпят до сортировочной. Мех поддерживает тело, и я крепко обматываю живот, чтобы хотя бы не вываливались кишки. Это не отвратительно, это никак. Наверное, как и тогда в машине, мозг отключается, позволяя мне бездумно оттаскивать, накладывать бинты и просто тряпки, когда уже не остается ничего чистого, что-то говорить, когда уже нет шприцов, рядом вижу ещё одного врача - Амина и хирург в операционной, но рук всё равно не хватает, больница и её палаты быстро наполняются ранеными. Несколько тяжелых, которых вряд ли удастся спасти, но их даже не думают бросать, наоборот, отдают врачам в первую очередь, даже ни на что не надеясь.

Медикаментов не хватает катастрофически, да и откуда им взяться, если заводы разрушены, а даже те, что уцелели, не получают поставок сырья. Простейшая плесень пенициллина, жмых еловых иголок, настои и что-то вроде браги на них же и коре деревьев. Хотя и у нас в Ёбурге не лучше.

У общинников с лекарствами дело обстоит даже прогрессивнее: я не очень в этом силён, но догадываюсь, что у них есть какие-то резервные остатки на фабриках, восстановленных до минимума, почти на коленке, свои разработки, для которых достаточно синтезировать те вещества, которые есть у них. Сложнее с бинтами –кипятим старые тряпки и не по одному разу, то же самое со шприцами и другими инструментами.

Уже под утро я, вымотанный, грязный, обессилевший, плетусь на выход из бункера и, никем не остановленный, выползаю на поверхность. Игнорируя охранников, иду вперед, перелезаю через обломки, проваливаюсь в сугроб, тихо матерюсь на всё сразу. И вылезаю за той аркой, где меня вчера протащил Мех.
Да, я тоже успел увидеть это место, как и он – на широкой плите, небрежно расчищенной от снега, спиной ко мне стоит мужчина, и даже под непропускающими солнечные лучи тяжелыми облаками, я вижу сверкающие капли на топорщащимся во все стороны мехе шапки.

Всё-таки шапка.

Я встаю рядом и смотрю на то же, что и он – заметенные сугробами бетонно-кирпичные завалы, которые раньше были домами, магазинами, школами, улицами, я уже почти не помню этого, больше по рассказам матери, и вглядываюсь в то, что раньше было городом, вместе с ним. Но вижу ли то, что видит Мех?

– Уже всё? – наконец спрашивает он.

Привычно киваю.

– Спасибо, что помог.

Удивлённо смотрю на него. Так благодарят равного, а не того, кем я здесь являюсь. А кем, кстати? Жаль, не время задавать такие вопросы, да и нет сил на выяснение. Поэтому просто пожимаю плечами.

– Не за что.

Он замолкает, и, не поворачиваясь ко мне, вдруг начинает говорить, всё также глядя на останки города.

– Тим, я говорил – мы не держим пленников, и ты можешь в любой момент уйти.

Ну-ну, семьсот километров по снегу.

– Я даже выделю тебе бензин из личных запасов, – словно читая мои мысли продолжает Мех. – Но в город тебе лучше не возвращаться.

– Это почему же? – интересный совет.

– Вряд ли тебя там ждут, – Мех, наконец, поворачивается ко мне, и при дневном свете я вижу, как он устал. – Ты не отвез груз в Самару и, поверь, тебе лучше не знать, что было в ящике, ты был у общинников и первая мысль любого вашего военного будет, что тебя завербовали, – он машет рукой в ответ на мои рвущиеся возражения. – К тому же я не уверен, что ты вообще должен был вернуться, – заканчивает Мех резко. Я в раздумье тру лицо грязными перчатками.

– Хочешь сказать, что продав половину бензина и застряв посреди дороги, я себе жизнь спас?

– То есть это тебе не выделили мало, это ты сам разбазарил?

Он недоверчиво смотрит на меня, видимо, гадая, действительно ли я такой идиот, каким сейчас выгляжу, а я смущенно развожу руки. М-да, если раньше общинники и считали горожан не самыми развитыми существами, то теперь они в этом уверены.

– Ладно, я отдыхать, скоро в больницу.

Прерываю неловкую для меня тишину, сползаю с плиты, плетусь по обходному коридору в свою каморку и, только сполоснув лицо, проваливаюсь в тяжелый, полный крови и стонов раненых сон.

В ближайшие дни лучше не становится, операционные всё время заняты, Амина и оба других врача похожи на тени, еще бледнее, чем были раньше, хотя кажется, что это уже невозможно, я помогаю промывать раны, перевязывать, переворачивать, перетаскивать, мотаюсь на кухню, и через несколько дней меня уже не отделяют от остальных медиков.

В общине тоже бродит что-то вроде настойки, застоявшейся, резко пахнущей, словно смесь еловых веток, растаявшего снега и нефти, но я отказываюсь. У меня был печальный опыт общения с алкогольной продукцией, еле выжил. И моя каморка – это уже не клетка пленника, это единственное место, где я могу побыть один.

Но сегодня, после ночной смены, меня тянет на поверхность, не так, как я обычно пробегаю несколько десятков метров до кухни, а на то место, которое я открыл благодаря Меху.

И нисколько не удивляюсь, снова застав его там. Ветер усилился, особенно ощутим здесь, на открытом пространстве. Снег цепляется, забивает все щели и приходится надвигать платок до самых глаз. От ветра слезятся глаза и моментально мерзнет лицо, руки.

Мужчина никак не реагирует на меня, вставшего рядом, только когда я, ощущая неловкость, разворачиваюсь, чтобы уйти, вдруг спокойно спрашивает:

- Чаю хочешь?

- А у тебя есть? – от неожиданности вздрагиваю, но лишь недоверчиво уточняю.

Чай – это роскошь, особенно, настоящий, чтобы его вырастить, нужно много энергии. Я видел хорошие генераторы, работающие от ветра, недалеко от бункера, но и для людей одной лампой не обойдешься.

- Есть немного, - усмехается и отворачивается спиной к обрыву. – Пойдем?

Бросаю последний взгляд ему за спину, пытаясь угадать, что он там видит, но так и не понимаю, иду следом.

Странно, но мы сворачиваем в другую сторону.

- Разве ты не в бункере живишь?

- Нет, там не так много места, только для тех, кому совсем негде жить.

А ему, значит, есть где. Иду молча.

От дома сохранилась часть первого этажа и обломки второго. Мех открывает дверь подъезда, через расчищенный проход поднимаемся до лестничной клетки, на которой осталась лишь одна дверь и я догадываюсь, чья.

В квартире сплошной минимализм – матрас на полу, плетеные коврики, когда-то цветные, а теперь потускневшие до неясных разводов, видимо, оставшиеся ещё с той, прошлой жизни, стол и пара стульев на кухне. Внутри всё так и осталось обожженным, хотя видны старания хозяина закрасить горелые обои. Нет, вернуть, как было, уже никто не в силах.

И старая фотография в стеклянной, оплавившейся с одного края рамке, на подоконнике. Мне нравятся снимки, их почти не осталось, а фотоаппараты – большая роскошь, потому что для них ничего не достать – ни пленки, ни батареек. Я невольно, безо всякой задней мысли, пока на кухне шумит газовая горелка, беру её в руки и разглядываю совсем юные, такие открытые загорелые лица. Молодой человек, девушка и ребенок, совсем маленький. Они улыбаются.

– Положи на место, - я вздрагиваю от этого голоса.

– Блин, Мех, ну ты пугать, - от неожиданности я забываю быть вежливым и скатываюсь в обычную речь. Кажется, он удивлен.

– Не трогай мои вещи, - повторяет уже мягче.

– Не буду, - тем более этих вещей и нет почти. – Это ты?

Указываю на молодого человека на снимке. Мех кивает и показывает в сторону кухни.

– Чай-то будешь?

– А сахар есть? - наглею окончательно. Он поднимает бровь, но ставит передо мной коробку с неровными кусками слипшегося песка. Целое состояние, я сегодня дорогой гость.

Бережно отламываю кусочек, кладу в чашку и сначала вдыхаю этот запах, мой запах детства, потом размешиваю песок и делаю первый, осторожный глоток, жмурясь от удовольствия. Краем глаза замечаю, что Мех внимательно наблюдает за мной и чуть усмехается. Мне всё равно, сейчас я безумно устал и почти счастлив, осталось только завалится куда-нибудь спать, но перед этим ещё одно.

– Расскажи. Ты ведь здесь, в Уфе раньше жил?

– Я об этом не рассказываю.

– Мне можно, - возражаю.

– Да? – я сегодня полон сюрпризов.

– Ну да, - уверенно соглашаюсь, - ты спас меня там, у машины. Даже не спорь, - предупреждаю я его реакцию, - потом на Совете. Да и сейчас что-то я не вижу следов частого посещения гостями твоего… жилья, - заменяю я слово убежище.

– Иногда я не понимаю, сколько тебе лет, - он качает головой. Я пожимаю плечами, теперь ни у кого нет возраста.

– Хорошо, тогда скажи, почему такое странное прозвище – Мех.

Он щурится от горячего пара и усмехается.

– А есть предположения?

– Ну, – начинаю перечислять, – от имени, Мехмуд, например, от того, что ты возишься с медведями, не знаю, что еще...

Вопросительно смотрю на него.

– Я механиком раньше был, и теперь, конечно, тоже, но не так.

Не так, потому что уже нет тех сложных, тонких, почти живых механизмов, заводов, лабораторий, осталась только грубая сила.

– О как! И как тебя зовут тогда?

– Миша, – смеюсь, а он разводит руками. Ну да, мог бы и догадаться.

В небольшой горелке бьется синее пламя, облизывая снова начинающий закипать чайник, в кухне тихо, спокойно, и я бы даже мог сказать, что уютно, если это слово применимо к нескольким квадратным метрам обуглившегося в нескольких местах помещения, с минимумом мебели и двумя чашками настоящего чая. Я опираюсь спиной о стену, плыву и решаюсь спросить:

– А что же я всё-таки вёз? Вы же наверняка посмотрели.

Мех молчит и когда я думаю, что он уже не ответит, произносит.

– В основном чертежи, схемы, образцы деталей, немного оружия.

Я отлипаю от стены, подаюсь вперед и ошарашено смотрю на него.

– Но зачем?

– Вы до сих пор делаете оружие. Об этом ты тоже не знаешь?

Дергаю плечом.

– Знаю, конечно. С Самарой-то мы на кой решили делиться?

– У обоих городов есть действующие металлургические заводы, объединившись, вы можете завоевать практически любое поселение.

Я всё ещё не понимаю. Первые лет десять была полнейшая неразбериха, шла борьба за власть и за ее передел, чуть ли не началась гражданская война, хотя мне так вообще непонятно кому нужна эта власть в таких-то условиях. А потом все ближайшие территории были исследованы и когда выяснилось, что ни одного нормального участка земли, где бы можно было существовать по-прежнему или хотя бы в более щадящих условиях, не осталось, все успокоились. Дограбили неразграбленное и остались на своих позициях, не особенно-то покушаясь друг на друга: расстояния не те – кому придет в голову тащить полуармию за сотни километров по снегу? Хотя и такие попадались, но их походы заканчивались плачевно. Толку-то перебить население чужого города или хотя бы его мужчин и получить на руки женщин и детей, которые через пару месяцев сдохнут на мартыновских печах, не выполняя и четверти плана.

– А у нас есть нефть, причем не только здесь, в Уфе, но и в нескольких поселениях поблизости, – продолжает Мех. – И она не дает покоя всем уже долгое время. Ты думаешь, слухи об общинниках – выдумка несчастных замученных? Тебя-то сильно здесь пытали?

Хмыкает, и я мотаю головой, постепенно понимая, о чем он говорит. За окном с куском пластика на месте осыпавшейся части стекла уже вовсю беснуется буран, разрывая всё, что попадается ему на пути. Я смотрю на комья снега, злыми самоубийцами расшибающиеся об окно, и понимаю, что уже всё решил.

– Мне надо вывезти из города сестру и мать.

– Нет, – Мех ставит чашку на стол, обхватив её ладонью и зацепив большим пальцем за ручку. – Это слишком опасно и в первую очередь для тебя.

– Но будет война, – пытаюсь возразить.

– Она будет и здесь, причем намного жестче и кровопролитнее, чем в городе – резонно замечает Мех.

Шумно выдыхаю. Ну как ему объяснить, что мне станет легче, когда они окажутся рядом? Встаю, подхожу к окну, теряясь мыслями в беснующемся ветре, пробивающимся холодным сквозняком через заткнутые тряпками щели. На плечи опускаются тяжелые обветренные мужские руки.

– Это должен быть твой выбор, Тим. Тебе придется воевать против своих же. Ты сможешь?

Молчу. Жизнь никого не спрашивает, ставя перед фактом.

– Я останусь? – спрашиваю обо всём сразу, повернувшись вполоборота, и улавливаю, что Мех согласно кивает. Выворачиваюсь из-под его рук, иду в комнату, скидываю одежду до термобелья, залажу под одеяло и отодвигаюсь к стенке. Сейчас вроде как день, но на улицу всё равно не выйти. Уже засыпая, чувствую, как опускается рядом Мех, вздыхает и сопит куда-то мне в затылок.

– Они умерли.

Кто?

– Я тогда был в командировке, в Москве, когда тряхануло. Ничего не ходило, транспорт замер, паника, давка, новостей не было, никто не знал, что случилось, где. Каким-то чудом я смог добраться до Уфы и всё, к чему пришел – руины и дым от ещё тлеющих пожаров. Я так и не смог их найти.

В горле стоит комок. Один из миллионов, на таких судьбах можно ставить печати, настолько они похожи, но всё равно режет изнутри.

Отвожу руку назад, нащупываю его пальцы, переплетаю и тяну на себя так, чтобы Мех меня обнял. Я могу поделиться только своим теплом. Хотя, быть может, это и есть самое необходимое сейчас, в вечной зиме в разрушенном мире под свинцовым небом.

Нет, не будет никакого долго, и вряд ли – счастливо, но сейчас, в холодной квартире, рядом с мужчиной, неожиданно ставшим мне таким близким, почти родным, сжимая его мозолистую руку, я ощущаю себя правильно. Если такое слово ещё можно произносить.

@музыка: Gary Jules – Mad World

@темы: Исполнение, WinterStoryfest, Текст

---

Собачье счастье

[tatiana- tiana]

Номер заявки: #2
Название: Собачье счастье
Автор:  tatiana- tiana
Категория: слэш
Жанр: повседневность
Рейтинг: PG
Размер: ~ 2 200 слов
Содержание:: рождественская история со счастливым концом




Из всех праздников больше всего я люблю Новый год. Жду его с тех самых пор, как по утрам лед на лужах замерзать начинает. А уж когда на пятачке между магазином и автобусной остановкой поставят разлапистую пластиковую елку с красными и желтыми шарами – значит, совсем недолго осталось.

Приедут гости из города, будут шуметь, костры жечь, еду готовить – тогда и нам кое-что перепадет. А потом самое страшное время наступит: темно, холодно, безлюдно. Но ничего, жить можно. В мусорке возле магазина покопаться, по задним дворам пройтись. Знай поворачивайся, не зевай.

В забегаловке у бензоколонки иногда можно перехватить кусок-другой. Главное – правильно себя вести. Если бродить между столиками и приставать к посетителям – либо хозяин прогонит, или от тетки-уборщицы получишь грязной тряпкой по морде.

Поэтому я, как обычно, скромно сел в сторонке и стал терпеливо ждать подходящего момента. Днем шансов немного, а ближе к вечеру, когда начинают останавливаться и заправляться огромные фырчащие машины, что-нибудь да перепадает.

Народу в забегаловке было немного: двое местных тянули пиво из стаканов – к этим соваться бесполезно: к пиву у них, кроме водки, нет ничего, по рожам красным ясно и по запаху.

Еще был мужик, не из местных, их-то я всех знаю. По всему выходило, что и здоровущая черная машина на высоких колесах, с забрызганными грязным снегом бортами, тоже его. Только и с этого взять нечего, стоит перед ним на столике картонный стакан с тем, что тут «кофе черное» называется, исходит паром. А мужик, кажется, про это позабыл – по телефону ругается.

- Валя, ну хватит уже… Да, и у меня не железные… Но я же терплю, когда звонит твоя дорогая мамочка и возмущается – почему ее нежная детка живет в какой-то глуши, да еще с женатым мужиком, который никак развод не получит. Я не пойму, ты мне не доверяешь или себе?.. Да скоро я, скоро… Валя, ну ты как дите малое, честное слово… Вот же блин! – мужчина нажал кнопку на телефоне и раздражённо швырнул его на стол. Потом отпил из стакана и поморщился.

Лучше бы он эту дрянь вылил и сосиску себе купил, они тут вкусные. Я бы на его месте так и сделал, сразу бы на душе полегчало. Ну да мне грех жаловаться – с утра хлебной коркой закусил, потом мне перепала вареная картофелина и засохший селедочный хвост. Летом у нас в поселке народу много, а по осени все разъезжаются, бачки с мусором стоят полупустые, особо не разжиреешь.

На свалке за лесом еды побольше, но туда одному нельзя, надо к тамошним прибиться. Сытнее и надежнее, вот только боюсь – одичаю совсем. А я ведь не бродяга, у меня когда-то дом был.

- Ну и гадость, – сказал мужик, отодвигая от себя стакан. – И что за день сегодня.

- Что, досталось тебе? – сочувственно спросила тетка-уборщица, вытирая соседний стол. – Краля характер показывает?

Мужчина мрачно кивнул.

Ничего, простит, – вмешался хозяин забегаловки. – Кто станет ссориться перед Новым годом. Одна-то, небось, не захочет встречать. А ты будь мужиком, первый позвони, повинись, подарок принеси. Цветы там, конфеты, котенка с бантиком.

- Не любит Валька котов. Собаки – другое дело, – мужчина залпом опрокинул в себя содержимое стакана, и вдруг… заметил меня.

Увидев меня, люди ведут себя по-разному: некоторые пытаются прогнать, да еще и на хозяина наезжают, что у него на точке ошиваются всякие разносчики заразы – это, я значит. Есть и такие, которые вроде как пожалеют, бросят кусок с тарелки – не глядя, в грязь он полетит или в лужу. Но большинство посетителей сразу же отворачиваются и делают вид, что никакой собаки и не видели.

А этот уставился, будто я не обычная дворняга средней кудлатости, тощая и не слишком чистая, а тот самый кот с бантом, которого ему хозяин советовал, да еще и предназначенный лично ему в подарок.

- Твой пес, хозяин? – спросил он.

- Шарик-то? Не, не мой, приблудный. Тут их много шатается, целая стая. Как сезон кончается, новые прибиваются. Кому повезет перезимовать, так и живут на свалке.

- Значит, ничейный. Есть что пожрать для него, хозяин?

Первую сосиску я заглотнул, почти не жуя, потом спохватился и стал откусывать маленькими кусочками. Пусть видит, что я не на помойке вырос, знавал и лучшие времена. Да и сосиска не так быстро кончится.

- Ешь, не стесняйся. Я и сам, бывало, такой обед считал за большую удачу.

Сочувственно так сказал – а я глянул недоверчиво. На вид он сытый, крепкий, и пахнет вкусно: дымом, бензином и еще чем-то горьким. Уличные не так пахнут, я-то знаю, не только собаки при местной помойке обретаются.

- Значит, могу его забрать?

- А кому он нужен-то? – удивился хозяин. – Забирай, если хочешь. Вот только вряд ли твоя подружка обрадуется такому подарку. Как бы не выставила вас обоих за дверь.

- Ничего, Валя у меня не из тех, кто по внешности судит, – усмехнулся мужик и произнес те самые волшебные слова, о которых мечтает каждая бесхозная собака:

- Пошли домой, псина.

***
В машине мне и раньше ездить приходилось – на соседском газике, когда старый хозяин в райцентр ездил, за покупками. Но та была неуютная, воняла бензином, мотор противно завывал над ухом, а эта двигалась мягко и бесшумно. А внутри тепло, коврик на полу мягкий, и елками пахнет. Запах приятный – аромат, если по-человечьи сказать. Я много слов знаю, у старого хозяина научился, он часто со мной разговаривал, больше-то не с кем было. Один я у него был, а он – у меня. А потом я совсем один остался.

Ехали мы недолго, а жаль – я так уютно устроился, пригрелся... Домик, возле которого мы остановились, был небольшой, но ладный. Не новый, конечно, но крепкий. Двор расчищен, дымок из трубы. Неужто и правда к себе привез? Новый хозяин – ну пожалуйста, пусть и вправду хозяин, должно же мне хоть когда-нибудь повезти? – распахнул калитку. Я вошел во двор, огляделся, принюхался – вроде других собак тут нет, да и вообще никакого зверья, – пахнет только людьми и человеческим жильем: дымом, деревом и железом.

Пока мой – ну а вдруг! – хозяин закатывал машину во двор, я потоптался у столба возле калитки и по-быстрому поднял лапу, окропив снег. Если приживусь, потом всю территорию обойду и помечу обстоятельно, а пока пусть хоть так.

- Эй, ты, псина, как там тебя – Тузик, Бобик? – пошли в дом, с хозяином знакомиться!

Во как привалило – то ни одного, то сразу два! Не иначе как сегодня счастливый день для всех бездомных псов непонятной породы!

Второй хозяин оказался помельче и помладше, но красивый: волосы светлые, аккуратными крупными завитками, а глаза почти прозрачные, как лед на реке.

- Михаил, почему ты… А это что? – спросил он, удивленно глядя на меня.

- Не что, а кто. Ты же хотел собаку, Валя?

- Да, но это…

- Что, не особо породистый? Вроде меня, значит, из простых. Самая подходящая собака для деревенской жизни.

Оно и верно, с виду я не особо хорош: хвост метёлкой, лапы кривоваты, шерсть ни длинная, ни короткая, а непонятными лохмами торчит в разные стороны. Так оно и хорошо, по холоду-то. Был у нас такой один, прибился к помойке, сбежал или потерялся, а может, и выгнали. Морда узкая, длинная, сам весь гладкий и блестящий, как выходные ботинки у старого хозяина. А чуть похолодало, кашлять начал, исхудал, а потом и вовсе помер. Вот и вся красота – в мусорном баке на помойку свезли.

На всякий случай я принял приличный вид: уши поставил торчком, морду на лапы положил, хвост баранкой на спину пристроил. Пусть видят, я хорошо воспитанный пес и в обществе вести себя умею.

- А как зовут эту... собаку? – осторожно спросил второй хозяин Валя.

- Да как захочешь, – ответил первый, Михаил.

- Это мальчик или девочка?

- Это – кобель.

- Ты уверен?

- Сам видел, как он у нашего забора лапу задирал.

Я смущенно заерзал – не думал, что он заметил, как я во дворе обживался. И пузом в сугроб влез – и теперь, в тепле, с лап и брюха натекла грязная лужа.

- У него блохи, наверное, – нерешительно сказал Валя. – И псиной воняет.

Блохи есть, как не быть. Блох только на дохлом псе нет, а если тебя кусают, значит, жив еще. И занятие есть, когда заскучаешь.

Почти хозяин Валечка осмотрел меня очень внимательно: от торчащих ушей – левое чуть выше правого, – до грязных лап и мокрого хвоста.

Выгонит ведь, выгонит… Не возьмет…

- Фердинанд, – сказал он. – Ему подойдет, вон баки какие, лохматые, вылитый эрцгерцог. Ну что ты стоишь, Михаил, тащи таз из кладовки. Будем приводить в порядок нашу собаку.

Мыться мне даже понравилось – хоть и мокро, а тепло, и главное – новые хозяева теребили, мылили и тискали в четыре руки. Наконец, угомонились, кое-как обсушили и оставили в покое.

Я улегся на пол возле огня, свернулся, нос по привычке в шерсть уткнул… Пахну вкусно, вроде как и не я.

- Смотри, как он уютно устроился, – сказал старший уже-наверняка-хозяин.

- Собаки любят живое тепло.

- Я тоже люблю, – Михаил улыбнулся, взъерошил шерсть на Валиной голове, а потом в щеку его лизнул.

А тот на меня обернулся и сказал:

- Слушай, неловко как-то… Он на нас смотрит.

Я поскорее голову на лапы пристроил и глаза прикрыл, но младший хозяин все равно старшего за собой потянул, в другую комнату, дверь закрыл. Зашуршало что-то, заскрипело, задышали оба громче…

Что тут стесняться, обычное дело. Потом щенки будут. Мои тоже бегают где-то. Может, взяли кого из них к себе хорошие люди.

Когда хозяин мой помер, я на помойке перекантовался кое-как до теплых дней, а потом напросился к одной семье дачу сторожить. В дом, правда, не пускали, но летом и во дворе можно. У хозяина с хозяйкой трое малышей было, играли со мной, гладили, даже шерсть пытались расчесывать.

Осенью они в город уехали, а меня оставили. Детишкам сказали: «Черныш любит побегать, поиграть, ему будет лучше на природе». Видели бы они эту природу посреди зимы – когда морда сосульками обрастает, и снегу нападает по самые яйца.

В общем, раз уж все равно хозяева заняты, я на всякий случай глаза закрыл, да и задремал – как не задремать, когда чистый, сытый и в тепле.

***
Поутру старший хозяин выдал мне целую миску вкусных мясных обрезков, перемешанных с кашей, потом во двор выпустил.

Я по-быстрому сделал пару кругов, потом обновил метку у ворот. И вторую поставил на всякий случай, у дерева – пусть знают, тут собака уже есть. Сел на крыльцо, язык вывалил. Хозяин тем временем машину завел, отряхнул стекла от снега. Я голову нагнул, ухо торчком поставил, жду – если позовет, с места сорвусь, мигом запрыгну. Но проситься не стал – я же взрослый пес, не щенок какой-нибудь…

Ну ладно, врать не буду, смотрел жалобно. И с лапы на лапу потихоньку переминался. А если уж совсем честно – поскулил, но негромко, и только один разочек. Хозяин, как оказалось, заметил и правильно понял:

- Извини, – говорит, – сегодня с собой не возьму, оставайся с Валей, чтобы он тут один не заскучал, ладно?

И дверь в дом приоткрыл. Ну, я быстренько в щелку метнулся и улегся на прежнее место, хоть огонь уже прогорел, а все равно уютно, и от углей еще теплом тянет. Покрутился, пристроился поудобнее – неизвестно, надолго ли я тут, хоть отосплюсь в тепле.

Разбудил меня шум из-за неплотно закрытой двери в кухню. Я осторожно просунул нос в щелку – вроде бы никто не ругается, не гонит. Осмелел, потихонечку протиснулся и сам.

Младший хозяин Валя стоял у стола, по локоть измазанный в чем-то белом. Белое было и на волосах, на носу и даже на щеке, а на полу валялась миска с чем-то вроде жидкой грязи с комками, только светло-серого цвета и пахла она почему-то ванилью.

- Твою ж налево… Вот объясни, Фердинанд, как можно «растереть муку до однородной массы», если она все время в комочки сбивается? И что значит «тесто погуще, чем для оладий», – он возмущенно постучал о стол какой-то толстой книгой. – А «немножко соды» – это сколько? Ложка, щепоть, стакан?

Валя бросил книгу на стол и уселся прямо на пол, обхватив руками коленки. Я подошел к нему, ободряюще помахивая хвостом, лизнул пару раз в щеку. Он шмыгнул носом и обнял меня за шею.

- Спасибо тебе… утешаешь вот… Знаешь, я всегда хотел именно такую собаку. Не породистую, а самую обычную, чтобы можно было гулять во дворе, возиться в грязи, на траве валяться… Чтобы и в лес вместе, и на речку, и в поход…

- То есть делать все то, что тебе самому в детстве строго запрещалось, – раздалось у нас над головами. – Вы чего на полу сидите? Очередная драма?

- Просто разговариваем.

- А это что? – Михаил нагнулся и поднял с пола миску с белой грязью.

- Ничего… хотел обед приготовить.

- Ни на одно из известных мне блюд не похоже… Французская кухня?

Валя обиженно засопел, и я предупреждающе гавкнул.

- Смотри-ка, настоящий сторожевой пес, защищает хозяина, – Михаил потрепал меня между ушей, а другой рукой провел ладонью по Валиной щеке. – Я пиццу привез, будешь?

- Конечно, буду.

- А ты, Фердинанд?

- Разве собаки едят пиццу?

- Это особая разновидность собаки. Ест все, что влезает в пасть. Не прожует, так проглотит.

- Ну ладно, тащи свою пиццу. Хотя… Миш, подожди, – голос у младшего хозяина странно задрожал, и я снова покрепче прижался к нему, стараясь утешить.

- Ну что еще? – недовольно спросил старший хозяин, но мне почему-то показалось, что он вовсе не сердится.

- У тебя там действительно… всё?

- Здесь у меня всё. Дом. Хозяйство. Собака вот… Любовь. А ты о какой-то ерунде беспокоишься, о штампе в паспорте,

– Михаил протянул руку и помог Вале подняться с пола. – Сильно проголодался?

- Больше соскучился.

Посмотрел я на них и понял – пожрать нескоро дадут. И точно – опять дверь за собой закрыли, кровать заскрипела, задышали часто, потом даже подвывать стали. Ну точно, будут щенята к весне. Если повезет, и меня не выгонят, оставят. Зря отмывали, что ли. И еды вон сколько на меня ушло.

Может, оно такое и есть, собачье счастье, отыскало меня, несмотря ни на что.

@темы: Исполнение, WinterStoryfest, Текст

---

Будешь должен или Чем Черт не шутит

[Piterless]

Номер заявки: #19
Название: Будешь должен или Чем Черт не шутит
Автор:  Piterless
Категория: слэш
Жанр: повседневность
Рейтинг: PG-13
Размер: ~ 2300 слов
Предупреждения: рисковые игры



Не помнить про ключи от дома было у Никиты в крови. Уж сколько раз вынужденно шатался по улицам, гостил по друзьям или куковал на подоконнике в ожидании возвращения родителей и не вспомнить. Но в этот раз ситуация отчетливо попахивала катастрофой: ма и па еще утром уехали на дачу на все выходные, и где провести ближайшие двое суток Кита просто ума не мог приложить.
- Фааааааак, - с досадой приложился он затылком о закрытую дверь.
Взгляд сам собой уперся в номер квартиры напротив.
– Только не опять, - буркнул парень сам себе, - нет, точно нет, - похлопал по карманам в поисках телефона и решительно сбежал по лестнице. Возвращать привычку обращаться за помощью к Черту не было абсолютно никакого желания.

По меркам своих возрастов они с Денисом были знакомы практически всю жизнь. Бодрый мальчуган охотно макал Никиту в садике в кашу, в школе - в сугроб и от всей души отрывался на одногодке-соседушке при любой подвернувшейся возможности на протяжении многих лет. С одним небольшим и все же значительным «но». Как-то так вышло, что он же, прозванный всеми и каждым Чертом за известное «паскудство» характера, нередко выручал от природы неудачливого Ника из крайне щекотливых ситуаций. Последнего вообще частенько мучило подспудное чувство, что Диса взаправду продал душу дьяволу, ибо был, суко, всемогущ: хулиганы его боялись, девчонки обожали, мог достать что угодно и с кем угодно найти общий язык. Хотя с него бы сталось и не продавать – влегкую закорешиться с Люцифером и получить ценную абилку наградой за наглый взгляд и неуемную жажду творить хаос.
Сам Черт не делал просто так никогда и ничего. За любой самой ничтожной услугой с его стороны всегда неизменно следовало: «Будешь должен», и отдавать долги в разные времена приходилось ох, как по-разному. Кита приходил в школу в юбке, годами делал за соседа домашку, унизительно кукарекал под дверьми понравившихся девочек, пропускал долгожданные дискотеки и классные поездки и выполнял еще тысячу других глупых, изматывающих, бывало обидных вещей. Но при этом оставался цел-невредим и успешно избегал самых суровых родительских кар. Не так уж и мало, если подумать.
Только вот с возрастом придумки ехидного демона все круче набирали оборот в опасном направлении, что не могло не аукнуться обоим мальчишкам. Как-то в старших классах у Дениса знатно сорвало крышу, и в уплату долга он так напоил Никиту, что откачивали уже врачи скорой помощи.
С тех пор прошло почти два года. Кита учился в универе, по-прежнему обходил любой алкоголь за версту. И столько же не разговаривал с соседом.

С наступлением сумерек Ник перепробовал все имеющиеся в запасе варианты вписок, мобильник окончательно сел, но решения так и не нашлось, и он вовсю приготовился ночевать на подоконнике, как внезапно в тишине подъезда щелкнула соседская дверь.
- Привет, - удивленно моргнул вывалившийся из нее Черт и как-то рассеянно пригладил порядочно отросшие светлые пряди (в детстве казалось – единственное светлое во всей этой занозе, а сейчас вон оно как – красивый демон вышел). – Давно не виделись.
- Привет, - откликнулся Кита нейтрально.
Диса захлопнул дверь и подошел ближе, пихая в губы сигарету.
- Как дела?
- Нормально. Твои?
Черт помолчал, выдыхая дым и разглядывая старого знакомого.
- Все те же все там же, - пожал плечами. - Чего в подъезде тусишь?
Никита выразительно глянул в ответ а-ля «отвали», но Дэн только с интересом наклонил голову:
- Да лааадно, Энжи, колись.
И ведь такой адекватный на вид, что оторопь берет.
- Ключи забыл, - настороженно сдался Кита, - а родители на даче до вечера воскресенья, - и ждал, что Черт рассмеется, как раньше, звонко и многообещающе, блеснет бездной в глазах, обманчиво легко предлагая: «Будешь должен?».
Вместо этого у Дэна странный взгляд, словно он подслушал мелькнувшую о нем мысль или по старинке на лбу у соседа прочитал.
- Можешь у меня переночевать, - раздавил он окурок в стоящей на окне жестянке. – Предки укатили, места до звезды.
И Никита, вроде, ожидал чего-то подобного, но все равно оказался не готов.
- Что ты за это хочешь? – спросил он скорее, чтобы не молчать, тупо глядя в стену, пока искал хоть какую-то мало-мальски дельную мысль по этому поводу.
Диса задумчиво покачался с носка на пятку.
- Можешь за меня реферат написать, к понедельнику.
- По рукам, - вздохнул Ник.

Сказать по-честному, если не считать исчезающую на пороге спину, за пару суток он видел Черта от силы раза полтора: тот то ли поздно возвращался и спал днем, то ли не возвращался вовсе, но факт оставался фактом - выходные в рамках чужой квартиры прошли у Киты наедине с ноутбуком и рефератом. Это было необычно и порядком странно: в той же ситуации несколько лет назад Дэн бы и на шаг от него не отошел - искрил разговорами, затеями, шутками, куда-то тащил, чего-то требовал, а тут такая оглушительная тишина. Не то, чтобы Ник был против или удивлен - в конце концов они столько не разговаривали - но ощущение все равно складывалось тягостное.

Меньше, чем через месяц, он стоял перед соседской дверью с новой проблемой. Стоял правда не в ожидании, когда откроют, а пытаясь перебороть стыд и хотя бы нажать для начала кнопку звонка. Минут через двадцать этой безуспешной борьбы дверь распахнулась сама собой.
- Слушаю тебя, - устало прислонился Черт плечом к косяку.
- Ты не мог бы одолжить мне денег?
- Сколько? – спросил тот без тени насмешки или любопытства.
- А сколько сейчас стоит планшет? Я у одногруппницы разбил, - неловко улыбнулся Кита, изо всех сил клеймя себя в мыслях за жалкий вид.
Диса не стал тянуть или ходить далеко, залез в куртку, тяпнул из кармана кошелек, из него - бумажки.
- Вот, - протянул. – Изыйди только из-под дверей, нервируешь.
Уже навостривший было в магазин лыжи Ник лишь в последний момент обернулся и словил расфокусированный взгляд в спину.
- Что я буду должен?
Черт будто нехотя отмер, нахмурился:
- Деньги верни.
- А кроме?
- Потом придумаю, вали давай, - и исчез за дверью.

Кита вернул долг в начале зимы.
- На день рождения подарили, - констатировал Дэн, отнюдь не спрашивая.
Сосед неопределенно махнул рукой:
- Что-то да, что-то заработал.
– Мне вообще не к спеху было, - почесал Диса в затылке. - С прошедшим, кстати.
- Ага.
- Что-то еще?
Ник закатил глаза:
- Ты знаешь что.
- А может я еще не придумал? - усмехнулся Черт.
- А может, хватит тянут кота за хвост?
Пару секунд Диса медлил, явно выбирая – продолжить валять дурачка или на хер послать, - но внезапно выбрал третье:
- Ладно. Пойдем. Сейчас только кеды надену…
Никита застыл пуганным сурикатом:
- Куда пойдем?
- Прогуляемся, - протянул Дэн с улыбкой.
Довольно ярко помня их детские «прогулки», Кита вмиг погрустнел:
- В сугроб?
- Вообще в парк, а вот где ты там расположишься – в сугробе или на скамейке – выбор за тобой.
- Вау, у меня даже будет выбор, - не особо веря в чудеса, восхитился Ник.
На что Черт, на ходу накидывающий куртку, откликнулся философски:
- Выбор есть всегда.

Назло всем Китиным опасениям они действительно просто сидели на скамейке и перекидывались ничего не значащими фразами. Естественно, не обошлось без воспоминаний о детстве.
- Помнится, классе в восьмом мы устроили здесь знатную снежную баталию, - вздохнул Дэн с подозрительной ностальгией.
Такая формулировка здорово рассмешила Ника, и он фыркнул:
- Мы? Ты взрыл тут мной весь снег. После этого родители не пустили меня на день рождения к Пестряковой.
- Да ладно тебе, было же весело…
По непонятной причине фраза прозвучала вопросительно, и Никита, зацепившийся за необъяснимую загадку такого вопроса, задумался. «Не было!» - обиженным ребенком по привычке твердил разум.
Но ведь на самом деле было. С Чертом - всегда. И никогда – страшно. Упорно складируемые в дальнем темном углу памяти моменты убеждали в этом стократно. В сравнении с ними вдруг не к месту влезли воспоминания о последних двух годах их необщения, и оказалось нечего вспомнить - ни одной крохотной искорки настоящего веселья - все чинно, ровно, благополучно. Кита даже опешил от такого открытия, глянул искоса на задумавшегося Дениса. Человека, во все времена стремительно прилетавшего его защищать вперед любых просьб об этом. Сумасшедшего, безалаберного, надоедливого, заносчивого. И неминуемо родного, так просто не оторвешь, хоть Ник и попытался.
- Смотри, снег пошел, - отвлек его голос Дэна, и Кита навылет прострелило флешбеком. – Айда домой, поздно уже.
- Ага, - заторможено откликнулся он, пока перед внутренним взором сам собой разворачивался вечер двухлетней давности: улыбчивый и как будто совсем каплю неловкий Черт разливает им по стаканам портвейн, роняя между делом: «Я хотел тебе кое-что сказать, но сначала давай выпьем». Тогда их встреча началась с точно такой же фразы про снег…

- Ты иди, - притормозил Дэн у арки, - а я за сигаретами заскочу, - и махнул рукой, переходя дорогу. Ник помялся зачем-то на месте, проводив взглядом удаляющуюся фигуру, и лишь после шагнул во двор. В голове царил полнейший бардак.
На подходе к парадной его догнал чей-то оклик. «Диса?» – обернулся он, но из сумерек материализовались совсем другие бесы.
- Кого я вижу, Жицкий, вот так встреча, - протянул тот, что повыше, Кита уже и забыл, как его зовут, вспоминать не хотелось.
- Что нужно?
- Полюбоваться, может, хочу, подрос, смотрю, посмелел. Дружок-то твой там жив еще? А то совсем не видать стало.
Ник не сразу понял, о ком речь. Главным образом потому, что никогда не называл Дэна другом. Почему? Сейчас вызывало недоумение вперемешку с сожалением.
- Живее всех живых, - отрезал он, хотя прекрасно понимал, что зря.
- А чего такой нервный, мы же тебя еще и пальцем не тронули.
И это «еще» вдруг прозвучало так отчетливо, что Ник в момент опомнился, делая едва заметный шаг назад и еще один. Тут его за плечи сгребла чья-то рука.
- Черт, - то ли выругались, то ли поздоровались с новоприбывшим.
- И вам здрасьте, - обронил тот с прохладцей, - вы наобщались? Потому что нам пора.
- А мы че, мы ниче, - незваные проблемы разочарованно попихали руки по карманам.
- Ага, потом поговорим про ваше ниче, - едва слышно пообещал им Дэн и подтолкнул молчаливого Никиту к дверям.

На звонок в кои-то веке открыл отец Дэна и неправдоподобно развел руками:
- А его нет.
Ник вопросительно поднял бровь и упрямо остался стоять на своем.
- Его величество сегодня не в духе, сказали отправлять всех лесом, - пояснил мужчина. - Может, не стоит будить лихо?
- Поздно не будить. Позовите, пожалуйста.
Тот лишь пожал плечами.
Черт объявился мрачный и с предостерегающим взглядом. А еще рассеченной бровью и сбитыми руками. Кита, как назло, мгновенно растерял все заготовленные слова, пока пальцы без задней мысли потянулись к хмурящемуся лицу, но на полдороги их перехватили.
- Чего непонятного? Нет меня, - раздраженно поморщился Диса, отводя его руку в сторону.
- Как нет, если есть.
- Потом будешь упражняться в остроумии, зачем пришел?
- Это за меня тебе от вчерашних по зубам прилетело? – спросил Ник вместо ответа.
- От кого мне только за тебя по зубам не прилетало, - огрызнулся Черт и поморщился от досады, поняв, что проговорился.
Никита завис: что ни день, то открытие, впору начать захлебываться. «Почему-зачем» в голове оглушало. Но вслух он опять спросил другое:
- Что я тебе должен?
В глазах Дэна обильно плеснулось темное, но, поиграв желваками, он смолчал.
- Что? – надавил Ник.
- Да что ты прицепился? – взорвался тот. - Должен, должен... Это Я должен за то, что чуть не угробил тебя в десятом классе. Что ТЫ хочешь?!
От такого стремительного поворота событий Кита порядком растерялся.
- При чем тут это?
- А при чем тут твое «должен»? Я. ПРОСТО. ПОМОГ, - сквозь зубы процедил Диса. – Друзья иногда так делают, представь себе.
- Мы друзья? – пораженно ляпнул Кита и сразу пожалел о вопросительной интонации.
Черт окаменел и тут же зло оскалился:
- Точно! Мы ж и не друзья вовсе, как я забыл! Ты уж прости, столько дел, столько дел, всем надо успеть жизнь испортить и в душу насрать! Запамятовал в запаре, что наш невинный ангел не чета долбаному демону. Энжи, ты, кстати, еще невинный?
- Подожди, это же был воп… - попытался было исправиться Ник, но Дэн уже отвернулся, шаря по сторонам слепым взглядом. Вдруг тряхнул головой и решительно сорвал с вешалки куртку, пихая ноги в кеды.
- Пошли, - бросил на ходу, - придумал, что ты мне должен, - и потащил соседа вниз по лестнице.

- Прыгай.
Никита проследил взглядом расстояние до черной поверхности воды и переспросил недоуменно:
- В смысле - прыгай?
- Твой долг, - глухо отозвался Черт, - прыгай.
Он старательно не смотрел на Ника, курил в сторону, на обращения не отзывался и вообще был в край замкнут, уже без прежнего выжигающего гнева, пустой, словно черная дыра.
Кита еще раз глянул вниз, но страха, как не было, так и не объявилось. Что-то отчетливо не сходилось в этом долге - он впервые был таким жестоким: метров десять высоты, холодная река и густой декабрьский вечер – маловато для того, чтобы выжить, а этот говорит: «Прыгай». Что ты там прячешь между строк, друг детства? Хочешь напугать или прослыть сумасшедшим? Вызвать отвращение? Отвадить?
У Ника все никак не выходило ухватить ускользающую догадку, что делать или говорить, и тогда он в очередной раз, как бы то ни было парадоксально в данной ситуации, решил довериться Черту. Пусть тот, видимо, совсем на это не рассчитывал и даже скорее наоборот – ждал противоположной реакции.
- Денис, - отступая спиной к низкой в этом месте решетке, Ник впервые за долгие годы позвал соседа по имени.
И тот обернулся - от неожиданности и того, что голос прозвучал издалека.
- Что ты хотел сказать мне тогда?
«Когда» пояснять было явно не надо: Дэн поначалу потрясенно застыл, затем нахмурился и только тут различил хлипкую ограду, упирающуюся Нику в ноги.
- Охренел что ли?! – мгновенно оказался он рядом и сгреб камикадзе подальше от края, прижимая к себе трясущимися руками. – Что же ты делаешь, идиот! Что же ты.. со мной делаешь..
«Люблю?» - галопом пронеслась мысль. Эту гипотезу определенно стоило проверить. Кита задерживает дыхание, как перед прыжком в воду, чтобы первым потянуться к обветренным губам друга, но притормаживает вплотную:
- Ты спрашивал о моей невинности.. Все еще интересно узнать ответ?
И целует красноречиво (до хруста) обнимающего его Черта своей ласковой улыбкой.

@музыка: Velojet – Angeldust

@темы: Исполнение, WinterStoryfest, Заявки, Текст

---

Браты-акробаты

[Piterless]

Номер заявки: #7
Название: Браты-акробаты
Автор:  Piterless
Категория: слэш
Жанр: повседневность
Рейтинг: PG-13
Размер: ~ 1600 слов
Содержание: "Мама в шоке, дед с инсультом, Папа мой - стены белей, Я лишь тихо ржу в сторонке - Брат признался, что он гей"



- Вадим! Вернись сейчас же! – звучно разносится по квартире, как только Слава распахивает входную дверь.
- Что за шуууу…
Мимо стремительно протискивается призываемый фрукт, бросает на ходу: «Рад тебя видеть, вечером поговорим», - и, мелькнув на прощание черными патлами да узкими дудками, скрывается на лестнице.
- Слава, милый, - появляется с кухни раздосадованная мама, - как хорошо, что ты приехал. Знаешь, что наш Вадька отчудил? Говорит – гей, парни ему нравятся, даже слова сказать не дал: ляпнул и деру.
- И в чем трагедия? – охотно обнимает ее старший сын, новость про брата для него совсем не новость.
- Вот всегда ты так, - обреченно вздыхает мама, - по-твоему, так все ему можно, и он уже взрослый.
- Все так, - кивает Слава.
- Ну где взрослый-то? Ты посмотри, как он одевается. И волосы эти его длинные… Кошмар, Слав, зачем вы такие разные?
- Чтоб тебе скучно не было, - тихо смеется он.
- А тебе все хиханьки да хаханьки, - ворчит мама, но смирение с утренним сюрпризом уже исподволь звучит в ее голосе, пусть она и потужит еще над всем этим пару дней. – Вот приведет он домой парня, и что я с ними делать буду?
- Ну, станет у тебя вместо двух сыновей трое, подумаешь, проблема.
- Вот так просто? – скептически хмурится мама.
- А как? – в свою очередь интересуется Славка. Ему и вправду всегда было любопытно, как это выглядит в голове рядового цивила.
Она открывает рот для ответа, но его странным образом нет. Ни через минуту, ни через пять. Остается лишь решение на все времена.
- Блинчики?

Он вызванивает Вадика на большой перемене:
- В сквере сижу, выходи, хоть посмотрю на тебя толком.
Через пять минут идет.
- До вечера потерпеть не мог? - улыбается младшенький, приземляясь рядом.
- Как тут дотерпишь, когда прям с утра и такая интрига, - фыркает Слава.
Вадька мгновенно подбирается и смотрит настороженно:
- Злишься?
Славка мотает головой - «еще чего».
- Ма злится?
Тот же ответ.
- Ну а чего тогда? – нервно хлопает брата по плечу.
- Да ничего, гуляю, мимо проходил, - возмущается старший. – Вот прицепился.
- И все? – с недоверием сканирует его Вадик.
- А что еще? Глядишь, повезет, зазнобу твою увижу.
- Иди в жопу! – с явным облегчением откликается младший.
- Ээээээ, - многозначительно тянет Славик, и Вадька тут же вскидывается, делая страшные глаза:
- Ты, сволочь, еще надо мной издеваться будешь?
- Ой, ну, как маленький, честное слово, - ржет Славка и по-простому по-братски за шею скручивает младшенького в компактный бараний рог.
- Отпусти, дурила, прическу испортишь, - пыхтит тот из подмышки, но руками шлепает без огонька, скорее для вида. Все, как в старые добрые времена, хоть они и повыросли уже оба десять раз.
- Проблемы? – вдруг вырастает рядом незнакомый парень. Спокойный такой, внимательный, собранный, а в воображении уже явно Славе руки ломает и в непотребное место запихивает – по глазам видать. От такой неприкрытой агрессии старший даже не сразу находит, что сказать, но Вадьку моментально отпускает. Судя по странному выражению лица последнего, где-то рядом точно рухнул метеорит. Спасателю-то, может, и не заметно, но брат брата легко читает и предпочитает предусмотрительно промолчать.
- Привет, Кость, - дежурно улыбается младшенький, не тепло и не холодно, ровно на границе безразличия, что являет собой крайне подозрительный факт. – Это Слава, Славик – это Костя.
Представленные друг другу несколько напряженно жмут руки: новообъявившийся Константин смотрит пристально и с большим таким недоверием, тогда как старший, кажется, начинает кое-что понимать.
- Ладно, Вадь, вечером увидимся, - легко спрыгивает он со скамейки и пружинистой походкой удаляется через сквер - парка нараспашку, сигарету в зубы, красные конвера назло любым погодным условиям – одним словом, прекрасен, как пиздец. Это-то им сейчас и нужно.

Вечером малой влетает к нему на кухню с горящими глазами.
- Я так и понял, - самодовольно лыбится Славка, - ты бы рожу свою видел, конспиратор хренов.
Тот закатывает глаза и, пихнув его несильно в бок, приваливается рядом к подоконнику:
- Не важно, с ним же прокатило, а ты не в счет. Ты вообще опасный человек, – тянет он задумчиво, - слишком много знаешь.
- Толк-то в этом есть какой?
- И да, и нет, - сопит мелкий. - Но скорее да… Блин, да фиг поймешь. С одной стороны, мы впервые сказали друг другу больше, чем пару слов, а с другой – он все это время выспрашивал, точно ли у меня все в порядке, - он с досадой трет шею и искоса поглядывает на брата.
- А ты чего?
- А я ничего, сказал, что он все неправильно понял.
- Но упомянуть, что мы с тобой братья, забыл?
- Естественно, - Вадька широко улыбается.
- Ты моя радость, - умиляется Слава, - то есть я теперь коварный соперник?
- Соперников у тебя нет, - бурчит младший и доверчиво ныряет под руку. – Но понарошку да, можешь побыть, раз такой добрый.
Такое ощущение, Славка бывает для него каким-то другим. Хотя, наверное, бывает – он старше, иначе относится к вещами-людям-отношениям, и, скорее всего, в отдельные моменты с точки зрения Вадика навязчивый, нудный или даже тиран – но их кровной связи это не мешает. И раз уж выпала такая возможность, лишний раз побыть для мелкого «добрым» старший всегда готов.

На следующей день на большой перемене он снова объявляется у универа.
- Шарф, кстати, забыл, - накидывает на шею Вадику теплую удавку.
- Ой, круто, - охотно кутается тот в нее. - Утром еле встал и в коматозе все, что мог, забыл дома.
- Ну, хоть прическа при тебе, - хихикает старший.
Младший с невозмутимым лицом чешет бровь оттопыренным средним пальцем.
- Сигарет у тебя естественно нет? – без обид вздыхает Слава.
- Иногда бывают, - пожимает плечами тот, - но не сегодня, - и с интересом наблюдает за братом, оглядывающимся по сторонам в поисках спонсора.
- Костя! – выдает старший радостно и неожиданно. – Угости сигареткой, - и практически слышит за спиной стук ударившейся о тротуар Вадькиной челюсти.
Хорошо, что пока Костя подходит ближе, братец в темпе берет себя в руки и даже сдерживается, чтобы не отвесить Славке заслуженный по его мнению подзатыльник.
- Благодарю, - как ни в чем не бывало улыбается подлец. – Ну, я пошел, счастливо!

Вечером Вадик приходит домой сумрачный и молчаливый.
- Кто обидел нашу детку? – вопреки словам Слава отнюдь не сюсюкается.
Но младший падает на кровать и закрывает голову скрещенными руками.
- Ну? – без нажима настаивает брат.
- Да заебали все! Волосы им, блядь, мои не нравятся… На девку, говорят, похож.
- А тебе нравятся?
- А МНЕ нравятся! – шипит обиженно.
- Но?
- Да весь курс уже затрахал этим свои «эмобой-эмобой», как сговорились, суки. Я человек, мать их разэтак, на физре и английском любому нос утру, не пью, епт, не курю почти, с гопотой не вожусь, а эффекта ноль, «эмобой» и все тут.
Вадька скрипит зубами и какое-то время молчит. Потом выдыхает медленно, вслепую нашаривает рукой голову сидящего на полу рядом с кроватью брата и чутко ведет по короткому ежику.
- Удобно тебе? В глаза не лезет, выглядит брутально… Не жалко было перья резать?
Слава задумчиво разглядывает плакаты на стене напротив.
- Жалко? Да, было.
- Тогда зачем?..
- Просто время пришло. Я вырос, и старый образ мне порядком жал.
- Думаешь, мне тоже пора?
- Не я, Вадька, ты сам об этом заговорил. Раньше подобные мелочи тебя не волновали, школу вспомни.
Младший усмехается.
- И знаешь, что самое идиотское? – вздыхает он. - Я ведь даже не знаю, как ко мне на самом деле тот же Костя относится… Может, он тоже видит меня долбанной виктимной ланью, примчался же защищать, когда углядел, что длинноволоске чистят хаер.
- Эк, куда тебя занесло, - ворчит Слава, но такая вероятность вполне имеет право на существование, кто нас, людей, разберет. – И что ты решишь?
Младший решительно садится на кровати:
- А к черту. Пошли, где там отцовская машинка.
«Совсем большой», - пополам из радости и грусти колет внутри у старшего, но он легко поднимается на ноги:
- Ну, пойдем, раз такое дело.

Утром Вадику к третей паре, и Слава провожает его до сквера, прежде, чем отправиться по своим делам.
- Я правда не выгляжу, как идиот? – неловко поводит плечами младший.
Брат в очередной раз внимательно оглядывает его и так знакомую до мелочей фигуру и улыбается краешком рта:
- Отлично ты выглядишь. Я б вдул.
Вадька закатывает глаза, но вид у него при этом все равно довольный. Он то и дело касается то одного, то другого уха с блестящими в них сережками (Славиным новогодним подарком, заранее преподнесенным по случаю расставания с волосами).
- Не тереби, мелкий, - одергивает его старший. Не потому что ему жалко, а чтобы младший увидел себя со стороны, понял смешное волнение и справился с ним.
- Ладно, ладно, - соглашается тот и на редкость послушно пихает руки в карманы. Просто не парниша, а ангел, прятаться некуда – лицо скуластое, глаза яркие, на щеках хитрючая улыбка роет ямочки...
- Привет, Слава, - вырывает из мыслей знакомый голос, - а где Вади…
Младший оборачивается коварно и без предупреждения, чтобы успеть сполна насладиться Костиным очумелым видом. После чего звонко смеется и отбивает пятюню старшему.
- Обалдеть, - только и выдавливает бедняга, переводит с одного на другого растерянный взгляд и только через пару секунд ловит за хвост вертлявую догадку, - вы братья!
- Ну вот, - якобы разочарованно тянет Слава, - тайна раскрыта, - но по факту скорее празднует успех - Костя внимательно разглядывает Вадьку, последний это палит и начинает смущенно розоветь. Старший деликатно отворачивается, закуривая:
- Ну, я пошел?

Уже ближе к полуночи младшенький вернется зацелованный до несостояния складывать слова в предложения. Славка про себя посмеется, но комментировать не станет, и они будут молча пить чай на маленькой кухне. На огонек заглянет мама, постоит в дверях и своих мыслях и уходя тихонько скажет: «Золотые мои, и как похожи на отца». Старший с младшим переглянутся – лучше похвалы и придумать сложно.

@музыка: Cloud Control – The Smoke, The Feeling

@темы: Исполнение, WinterStoryfest, Заявки, Текст

---

Наша дата

[К.А.Н.]

Название: Наша дата
Автор: К.А.Н.
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Флафф, Повседневность, POV, ER (Established Relationship)
Размер: Драббл
Описание: Сегодня наш день, наша дата
Написано на картинку под номером 4


Я, на­вер­но, не­нор­маль­ный, раз ре­шил пред­ло­жить Ве­ни­ами­ну пар­тнерс­тво. Пусть в на­шей стра­не и нель­зя это­го сде­лать, но раз­ве мы не мо­жем со­вер­шить это дей­ство в ка­ком-ли­бо дру­гом го­сударс­тве? Сей­час впол­не все ре­аль­но осу­щес­твить, бы­ли бы день­ги и свя­зи. А у Ве­ни­ами­на это­го доб­ра хва­та­ет. Пусть я то­же не об­де­лен всем этим, ро­дите­ли у ме­ня не бедс­тво­вали, но Ве­ни­амин ре­шил, что сам в слу­чае че­го мне по­может. Ког­да-то он ска­зал: «За­чем об­ра­щать­ся к ро­дите­лям за ка­кими-то пус­тя­ками, ес­ли мы са­ми сов­мес­тны­ми уси­ли­ями все сде­ла­ем так, как на­до?» Ну, я спо­рить и не стал. И по­это­му мы са­ми все и де­ла­ем.
Ко­неч­но, бы­ва­ют и та­кие мо­мен­ты, ког­да без по­мощи бо­лее опыт­ных лю­дей мы не мо­жем ре­шить, что же бу­дет для нас луч­ше. По­это­му вре­мя от вре­мени мы все же их пы­та­ем. На что они, ес­тес­твен­но, бур­чат и не­силь­но нас ру­га­ют, от­че­го мы не по­сове­това­лись рань­ше, но по-дру­гому мы не мо­жем. Я у Ве­ни бе­ру при­мер, пы­та­юсь бо­роть­ся с со­бой, что­бы по тем са­мым пус­тя­кам не бес­по­ко­ить ро­дите­лей. И да­же иног­да у ме­ня по­луча­ет­ся это сде­лать. За что я по­лучаю от сво­его лю­бимо­го че­лове­ка пох­ва­лу. Но… суть ведь не в этом, я от­влек­ся.
Вот си­жу тут по­сере­дине шос­се и ду­маю, не убь­ет ли ме­ня Ве­ня за мою са­моде­ятель­ность? Се­год­ня наш день, на­ша да­та. Я хо­чу уди­вить его, по­радо­вать. Ра­зуме­ет­ся, се­год­ня ве­чером и ночью бу­дет для не­го кое-что и по­горя­чее, но сей­час, имен­но в это вре­мя, имен­но на этом мес­те, я поз­на­комил­ся с Ве­ни­ами­ном Ива­новым. От­че­го и хо­чу сде­лать пред­ло­жение пар­тнерс­тва имен­но здесь. На­де­юсь, он не по­дума­ет, что я со­шел с ума. К то­му же он мне зво­нил час на­зад, за­дер­жи­ва­ет­ся, со­веща­ние у не­го ви­дите ли, а я тут как при­дурок си­жу, зад­ни­цу мо­рожу. На ули­це не ле­то все-та­ки. Вот пусть те­перь толь­ко по­дой­дет ко мне. Я ему все выс­ка­жу…
- И что же ты мне сей­час выс­ка­жешь? – слы­шу где-то по­верх сво­ей го­ловы лю­бимый го­лос и вздра­гиваю. Так за­думал­ся, что прос­лу­шал аб­со­лют­но все. Вот уме­ет он по­яв­лять­ся не­ожи­дан­но и нес­лышно. – О, а цве­ты за­чем или ко­му? – я вздрог­нул еще раз. Ну, вот, опять я в сво­их ду­мах не ус­пел все взве­сить по нор­маль­но­му и по­доб­рать для сво­его муж­чи­ны нуж­ные сло­ва. И что те­перь ска­зать, ума не при­ложу. – А ты ска­жи прав­ду, и бу­дет все от­лично, - пе­рево­жу взгляд на улы­ба­юще­гося Ве­ню, ко­торый при­сел пе­редо мной на кор­точки, и толь­ко сей­час до ме­ня до­ходит, что все пос­ледние свои рас­сужде­ния я про­из­нес вслух.
- Я - при­дурок, - зак­ры­ваю ли­цо ру­ками. Твою ди­визию, вот что те­перь де­лать-то, что­бы не выг­ля­деть пол­ным кре­тином? – Он под­ни­ма­ет­ся на но­ги, тя­нет ме­ня к се­бе, при­жима­ет и шеп­чет на ухо:
- И ни­какой ты не при­дурок, - он це­лу­ет ме­ня в ви­сок, гла­дит по спи­не в ус­по­ка­ива­ющем жес­те, и про­дол­жа­ет ме­ня ус­по­ка­ивать. – Ты мой са­мый лю­бимый че­лове­чек. Поз­драв­ляю с на­шим днем! – я под­ни­маю го­лову и вни­матель­но смот­рю на не­го. – А ты ду­мал, что я за­был о та­ком важ­ном со­бытии в мо­ей жиз­ни?
- Нет, прос­то я… - ста­ло все-та­ки не по се­бе, но глу­боко вздох­нув и еще раз пос­мотрев на Ве­ню, я ре­шил­ся, вы­палив все на од­ном ды­хании, - Вень, я ре­шил пред­ло­жить те­бе пар­тнерс­тво. Я знаю, что го­ворить и пред­ла­гать та­кие ве­щи не умею и во­об­ще не знаю, как эти де­ла де­ла­ют­ся, но я хо­чу, что­бы мы жи­ли с то­бой в пар­тнерс­тве. Ты, на­вер­но, все-та­ки ре­шишь, что я псих не­урав­но­вешен­ный, но это здесь мы жи­вем с то­бой вмес­те, но ма­ло ли, вдруг мы бу­дем пу­тешес­тво­вать, и что-ни­будь про­изой­дет не хо­рошее, ть­фу-ть­фу, ко­неч­но, но все-та­ки? Тог­да я по­кажу свой пас­порт или че­го там по­казы­ва­ют? И тог­да уви­дят, что я твой муж, и по­это­му я… - и тут я по­нимаю, что мой рот поп­росту зат­кну­ли по­целу­ем.
- Ка­кой же ты у ме­ня бол­тун, ког­да на­чина­ешь вол­но­вать­ся, - сме­ет­ся Ве­ня, отор­вавшись от мо­их губ, а я толь­ко ус­пе­ваю наб­рать в лег­кие воз­дух, что про­бор­мо­тать сму­щен­но:
- А крас­ные ро­зы для те­бя. Те­бе ведь они нра­вят­ся.
- Ну, да, вер­но, нра­вят­ся. Да­же не смот­ря на то, что это го­ворит трид­ца­типя­тилет­ний му­жик, - хмык­нул в рай­он мо­ей шеи Ве­ня, при­под­ни­мая мою го­лову нем­но­го вверх, и сно­ва не­весо­мо и поч­ти что це­ломуд­ренно це­лу­ет ме­ня в гу­бы: - Я сог­ла­сен.
Всмат­ри­ва­юсь в его ли­цо, пы­та­ясь най­ти хоть ка­кие-то сом­не­ния, но нет, он вновь и вновь це­лу­ет ме­ня, и я по­нимаю, что се­год­ня и вправ­ду наш день и на­ша да­та. К то­му же мое са­мое за­вет­ное и нуж­ное для ме­ня же­лание ис­полни­лось. А боль­ше мне ни­чего и не нуж­но…

@темы: Исполнение, WinterStoryfest, Заявки, Текст

---

Желание

[К.А.Н.]

Название: Желание
Автор: К.А.Н.
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Повседневность, POV, ER (Established Relationship)
Размер: Драббл
Описание: Вот оно счастье, и я его от себя никогда не отпущу.
Написано на замечательный арт под номером 24


Сто­ит толь­ко зак­рыть гла­за, как мне ка­жет­ся, что ты хо­чешь уй­ти от ме­ня нав­сегда. По­чему? Сам не пой­му, от­че­го воз­ни­ка­ют та­кие мыс­ли. Мо­жет быть из-за то­го, что ты каж­дый раз пос­ле на­ших встреч ухо­дишь из мо­ей квар­ти­ры, не го­воря ни сло­ва? Или из-за то­го, что я ка­кой-то не та­кой? Ты ведь од­нажды ска­зал, что я не­нор­маль­ный, раз встре­ча­юсь с то­бой. Но я до сих пор не мо­гу по­нять, что с то­бой не так. Ты имен­но тот че­ловек, в ко­тором я нуж­да­юсь каж­дый день, каж­дый час и ми­нуту. Слиш­ком я врос в те­бя, что­бы вот так вот зап­росто от­пускать те­бя не­из­вес­тно ку­да. Ты го­воришь, что так про­дол­жать­ся не мо­жет. А по­чему так и не объ­яс­нил. А я как са­мый ум­ный дол­жен до это­го до­думы­вать­ся или то­го ху­же как-то уз­нать это прав­ду. Хо­тя ты од­нажды пре­дуп­ре­дил ме­ня, что пусть бу­дет так, как есть, ина­че уз­нав прав­ду, бу­дет толь­ко ху­же. Но ес­тес­твен­но я те­бя не пос­лу­шал и те­перь…
Прав­да… ког­да зна­ешь ее, то ощу­щение та­кое, да­же ско­рее же­лание то­го, что­бы ни­чего по­доб­но­го не бы­ло, и что­бы я эту прав­ду и не знал вов­се. Ты прав. Ты как всег­да ока­зал­ся прав, и зна­ешь ме­ня как об­луплен­но­го, но я… Прос­ти, глу­пый я за­те­ял раз­го­вор. Прос­то не хо­чет­ся те­бя от­пускать, ви­дишь, ру­ки не пус­ка­ют?
Ты тог­да пе­ревел взгляд на на­ши пе­реп­ле­тен­ные паль­цы и тут же стал пы­тать­ся как-то ос­во­бодить их из мо­его пле­на. Но это бы­ло бес­по­лез­но. Я ведь не мо­гу те­бя от­пустить, и я пре­дуп­реждал об этом…
Ты да­же ус­мехнул­ся тог­да, ска­зав о том, что от­личный мне по­дарок к Но­вому го­ду ус­тро­ил, ко­торый уже вот-вот бу­дет в ско­ром вре­мени. Го­ворил о том, что пре­дуп­реждал ме­ня, го­ворил, что я ду­рак бес­толко­вый, чур­бан не оте­сан­ный, раз не слу­шаю те­бя. Ты еще мно­го че­го го­ворил, гло­тая сле­зы, мгно­вен­но обес­си­лив…
А что я мог ска­зать в от­вет? Лишь при­жать к се­бе и шеп­тать, шеп­тать, шеп­тать. Го­ворил те­бе тог­да вся­кую не­сус­ветную чушь, вся­кие неж­ности, глу­пос­ти, и са­мое глав­ное то, что ни­куда не от­пу­щу те­бя, да­же ес­ли ты бу­дешь упи­рать­ся ро­гом, ес­ли ты бу­дешь ме­ня прок­ли­нать. Ни­ког­да и ни за что я не от­став­лю те­бя, пусть это бу­дет наш пос­ледний с то­бой Но­вый год в этой жиз­ни, но ты от ме­ня так прос­то не от­де­ла­ешь­ся…

От­кры­ваю гла­за и пе­рево­жу взгляд на со­пяще­го ря­дом со мной пар­ня, от­бра­сывая не нуж­ные и страш­ные ког­да-то для ме­ня вос­по­мина­ния. Дим­ка ут­кнул­ся но­сом мне в грудь, об­хва­тив мое те­ло но­гами и ру­ками, буд­то бо­ял­ся, что я его од­но­го ос­тавлю. Глу­пый. Ка­кой же он у ме­ня все-та­ки глу­пый. Упи­рал­ся тог­да, но сла­ва бо­гу, у ме­ня бы­ла си­ла во­ли и… же­лание на Но­вый год. С тех пор, три го­да то­му на­зад, я и ве­рю в то, что же­лания от все­го сер­дца мо­гут ис­полнять­ся в не­зави­симос­ти от воз­раста за­каз­чи­ка.
Улы­ба­юсь до­воль­но. Ведь счастье оно ря­дом. Вот ле­жит и со­пит мне в грудь. Хо­рошо, что я не слу­шал его тог­да, а сде­лал все так, как же­лало мое сер­дце. А оно ни в ка­кую не хо­тело ос­тать­ся в оди­ночес­тве. Уж слиш­ком оно при­вяза­лось к это­му маль­чиш­ке. И я вмес­те с ним. Ког­да-то глу­пая ошиб­ка вра­чей, и я мог не уви­деть Дим­ку ря­дом с со­бой, но все хо­рошо, что все хо­рошо за­кан­чи­ва­ет­ся. По­гово­рили, по­руга­лись, все про­яс­ни­ли, и тут же от­пра­вились в са­мую луч­шую кли­нику, не жа­лея средств, вре­мени и сил. Я тог­да ис­пу­гал­ся не на шут­ку, да и Дим­ку уве­ли вра­чи на об­сле­дова­нии и ана­лизы, а я и ска­зать ни­чего не мог. Пе­режи­вал силь­но. Прош­ло нес­коль­ко ча­сов, а по­том счас­тли­вый и до­воль­ный Дим­ка у ме­ня в объ­яти­ях, объ­яс­нял, чуть ли не пла­ча, что тог­да при об­сле­дова­нии на ВИЧ про­изош­ла ошиб­ка, и ему ска­зали не о его ре­зуль­та­тах. По­это­му-то он так рез­ко из­ме­нил­ся, стал для ме­ня чу­жим, а те­перь…
- Про­сыпай­ся, со­ня, весь Но­вый год прос­пишь… - шеп­чу ему на ухо, а он лишь счас­тли­во щу­рить­ся и лас­тится ко мне.
Вот оно счастье, и я его от се­бя ни­ког­да не от­пу­щу.

@темы: Исполнение, WinterStoryfest, Заявки, Текст

---

[festoriginal]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Дедлайн уж близок)

[festoriginal]

Итак, господа авторы, дедлайн близок)
22-го числа вы начнете выкладывать написанные истории, поэтому, если кто еще в процессе написания, просьба поторопиться)
Просьба сообщать о готовых работах для составления графика выкладок на U-mail Bee4.
Интересующие вопросы можно задать в этой теме или на вышеуказанное умыло.

Напоминаем: автор выкладывает свое произведение в оговоренный заранее день сам, поэтому всем участникам необходимо вступить в сообщество.

Образец оформления работы:

Номер заявки
Название:
Автор:
Бета:
Категория:
Жанр:
Рейтинг:
Размер:
Саммари:
Предупреждения: ( если они есть)
Чтобы было проще соориентироваться в категориях, рейтингах и самых распространенных жанрах предлагаем ознакомиться с

мини-памяткой

Рейтинг.
G (General) — истории, которые можно читать кому угодно.
PG (Parental Guidance) — можно давать читать детям до двенадцати лет.
PG-13 — могут читать с родительского разрешения дети старше тринадцати лет.
R (Restricted) — истории, в которых присутствуют секс и насилие, ругательства.
NC-17 (No Children) — самый высокий рейтинг. Обычно подразумевает, что в истории много секса и/или насилия.

Вид/Категория.
Джен — любовная линия отсутствует или малозначима, «просто приключения». Термин появился из сокращенного general audience, любая аудитория, и восходит к системе рейтингов, принятых в кино.
Гет — любовная линия определяющая, описываются отношения между разнополыми героями
Слэш — история, в которой присутствуют романтические и сексуальные отношения между представителями одного пола, история, содержащая описания или упоминания о гомосексуальном поведении или чувствах.
Фемслэш — история, в котором описаны романтические и/или сексуальные отношения между женщинами.

Жанр
Экшен, Экшн (Action) — история с динамичным сюжетом, где много действий.
Юмор (Humour) — юмор).
Детектив
Дарк (Dark) — рассказ с огромным количеством смертей и жестокостей.
Романтика (Romance) — история о нежных и романтических отношениях. Как правило, имеет счастливый конец.
Фантастика. и ее направления научная фантастика(Sci Fi), фэнтези, ужасы, магический реализм и т.д.
Драма (Drama) — романтическая история с печальным финалом. .
Ангст (Angst) — это сильные переживания, физические, но чаще духовные страдания персонажа, в истории присутствуют депрессивные мотивы и какие-то драматические события.
BDSM (Bondage, Domination/Discipline, Sadism, Masochism) — сексуальная практика, включающая в себя принуждение, сексуальное рабство, садомазохизм и иные действия, связанные с сознательным причинением боли или ограничением свободы с целью получения сексуального удовлетворения. Непременными атрибутами являются цепи и хлыст.
Флафф (Fluff) — это теплые отношения между персонажами. Свет, радость и все такое.
PWP (Porn without Plot или Plot, what Plot?) — Бессюжетное порно, незатейливый минимальный сюжет, где основной упор делается на постельные сцены.
UST (Unresolved Sexual Tension) - присутствует, но остается неразрешенным, либо даже не озвученным, сексуальное напряжение между персонажами.

Естественно, этим все не ограничивается, и вы вольны отнести свою историю к жанру, который посчитаете нужным и которого, возможно, нет в этом списке.

По поводу возможных ошибок при выкладке не волнуйтесь. Если надо - поправим)

@темы: Организационное, WinterStoryfest

---

Заявки

[festoriginal]

Напоминаем

Каждый желающий выбирает вдохновившую его заявку и в течении полутора месяцев пишет\рисует в свое удовольствие. Жанр и количество слов - любые. Сообщать организаторам о своем выборе не надо. Каждая заявка может быть выполненна неограниченным количеством авторов. 15 декабря мы напомним о том, что до 21-го неплохо бы все и написать)

Всем - Музы и удачи)

1.

Стужа

2.

3.

Веселого Нового Года!

4.

5.

6.

Слєш

7.

"Мама в шоке, дед с инсультом, Папа мой - стены белей, Я лишь тихо ржу в сторонке - Брат признался, что он гей"

8.

Что-то страшное в зимних лесах

9.

10.

11.

Романтика

12.

13.

14.

15.

слеш

16.

17.

18.

19.

20.

Слеш

21.

Слеш

22.

Согреться в зимний день

23.

24.

Сожаления? воспоминания?

25.

26.

27.

Сказочный город

28.

29.

Слеш, БЖД

30.

Слеш

31.

32.

@темы: Организационное, WinterStoryfest, Заявки

---

Winter Story: пост для заявок

[festoriginal]

Ждем)

Требования к заявке

1. Не более одного арта, фото или коллажа от одного подающего.
2. Зимняя тематика.
3. Выкладка под кат

@темы: Организационное, WinterStoryfest, Заявки